Спутники Волкодава

Молитвин Павел Вячеславович

Рамы эти особенно возмущали Гани, уж слишком они были похожи на пыточные станки, которые использовали пепонго и в одном из которых ему некогда пришлось побывать. О, это были поистине чудесные времена! Тогда поганые карлики нападали только во время сбора урожая, предсказать их появление можно было, не прибегая к помощи колдунов, и захваченные ими в рабство мибу могли быть выкуплены или даже отбиты у врага во время ответного налета на становище лесных людей. Теперь о подобном можно лишь мечтать…

Размышления вождя были прерваны заунывным пением Цембы и двух неуверенно подтягивавших ей старейшин, которые, не зная ни единого заклинания, старательно подвывали на одной ноте. Делали они это так противно, что Гани ощутил, как мучительно заныли зубы, заговоренные несколько лет назад Мдото и с тех пор ни разу о себе не напоминавшие.

Чтобы отвлечься от ноющей, тянущей боли, он

уставился на Невест Наама, распятых в связанных из жердей рамах. Руки и ноги их были широко разведены, и даже головы крепились в неком подобии капканов, так что двигать они могли только глазами и губами. Страдать им недолго — Напиток грез скоро подействует, и девушкам станет лучше, чем кому бы то ни было из всех собравшихся в пещере. Руки, ноги и тела их будут непроизвольно дергаться во время нанесения татуировки, но боли они не испытают, и в памяти у них останутся лишь картины счастья, которые подарит изготовленное Гани питье. Боль придет позже, когда работа Ярагаша будет завершена и начнется процесс заживления нанесенных им ран. Хотя, судя по нанесенным на телах девушек жертвенной кровью поросят рисункам, старик этот знает свое дело, и особенно страдать Невестам не придется.

Вождь покосился на веточки колючего кустарника «погоди немного», на каждой из которых был оставлен только один шип. Разложенные на глянцевитых широких листьях монгонго, они имели устрашающий вид. Рядом с ними стояли два горшочка с белым и оранжевым составами для татуировки. Закончивший приготовления Ярагаш покачивал на ладони коротенькую дубинку, которая должна была помочь шипам прокалывать кожу девушек, критически поглядывая на сделанные им жертвенной кровью рисунки, являвшиеся основой для будущей татуировки. Вид у мастера был довольный, и, хотя Гани считал всю эту затею бессмысленной и даже вредной, он склонен был признать, что рисунки удались на славу. У всех девушек они были одинаковыми, такими же, как у погубленной пепонго Супруги Наама, но, благодаря тому что сами Невесты сильно отличались друг от друга, это не бросалось в глаза, да и рука мастера, нанося точки и линии на разном расстоянии, вносила в узоры некоторые различия, которые со временем станут еще более заметными.

Вероятно, каждый штрих, каждая черточка и точка в них имела свой глубокий смысл, но едва ли он был ведом кому-нибудь, кроме погибших колдунов. Вождю, во всяком случае, две спирали на лбу девушек, концы которых, проходя по вискам, закручивались на скулах, ничего не говорили. Равно как и линии, скользящие от мочек ушей по щекам и до подбородка, где они превращались в два незамкнутых кольца. Он мог лишь догадываться о значении стрелок и точек над ключицами, о смысле стилизованных изображений листьев на плечах, и, хотя маленькие девичьи груди украшены были лепестками цветов, рисунок этот вполне мог символизировать и солнце, и жар лета, и даже языки пламени. Почему пупок окружали веки с загнутыми ресницами, а извивающиеся по бедрам девушек змеи склоняли свои причудливые головы к их лону? Что за странные дуги и кружки подобно браслетам опоясывали их руки и ноги? А ведь спины Невест будут разукрашены столь же густо и затейливо!

Представив, сколько времени придется трудиться Ярагашу и сколько уколов шипов предстоит перенести девушкам, Гани испытал острый приступ беспокойства. Как это он раньше не подумал, что Ярагашу, чтобы расписать только одну из невест, понадобится по меньшей мере полдня? И зачем, спрашивается, тогда остальных поить в это время Напитком грез?..

Гани уже собрался нарушить церемонию и переговорить с Ярагашем, прежде чем тот примется за дело, но тут два подвывавших Цембе старика выступив вперед, встали по обе стороны от мастера татуировки. В руках их оказались такие же, как у Ярагаша, дубинки, и вождь понял, что старейшины все предусмотрели и татуировка будет наноситься всем трем Невестам одновременно. Старики вслед за Ярагашем склонились к зеленым листам, выбирая инструменты, и вождь, мысленно воззвав к Нааму, чтобы тот надоумил этих новоявленных умельцев по крайней мере начать работу с ног, а не с лиц девушек, крепко зажмурил глаза, дабы не видеть того, что сейчас произойдет. Зубная боль, от которой он давно уже успел отвыкнуть, сделалась едва переносимой, и Гани мысленно пообещал себе, что, ежели у этих старцев что-нибудь пойдет не так, он им собственноручно головы посворачивает. И этой не ко времени и не к месту шустрой старушонке — в первую очередь. Разумеется, если Наам позволит им дожить до конца сезона дождей.

10

Полоска света, пробивавшаяся сквозь неплотно прикрытую крышку люка, становилась все ярче и ярче — наступил третий день плавания.

Теперь Вивилана могла покинуть место своего добровольного заточения, не опасаясь, что «Морская дева» вернется в Аланиол, дабы доставить ее отцу. Если бы корабль принадлежал Хрису или был зафрахтован им одним, можно было бы не сомневаться, что он прикажет капитану повернуть назад. Но, помимо Странника, на «Морской деве» плыло не меньше дюжины купцов, везших товары в Аскул, и уж они-то, конечно, не захотят тратить свое драгоценное время на то, чтобы вернуть сумасбродную девчонку домой, откуда она так легкомысленно сбежала. Скорее всего, они пообещают друг другу приглядеть за Вивиланой, здоровью которой морская прогулка ничуть не повредит. А что касается возвращения, ответят они на протесты Хриса, так почему бы ей не посмотреть мир, раз уж она так к этому стремится? В Аланиол она вернется на первом же идущем туда корабле, а Верцелу это будет хорошим уроком — пусть приглядывает за своей дочерью получше. Вероятно, они даже будут рады ее появлению на судне — какое-никакое, а все же разнообразие.

По расчетам Вивиланы выходило, что она могла бы объявиться и раньше, но два соображения удержали ее от этого. Первое: девушку не на шутку беспокоило, как отнесется к ее побегу из дома Хрис — для того, чтобы понять, что пробралась она на корабль вовсе не ради прогулки по морю, особой проницательности не требуется. И второе: как ей поступить с прячущимся в трюме мужчиной: предупредить капитана «Девы» о том, что кто-то тайком плывет на его судне, или держать язык за зубами? С одной стороны, ей не было никакого дела до того, что кто-то, не оплатив проезд, пытается попасть в Мономатану, с другой же стороны, только безумцу придет в голову сидеть в трюме двадцать, а то и тридцать дней, а безумец на корабле может натворить немало бед. И даже если он не надумает прорубить днище «Девы» или устроить пожар, все равно его лучше иметь перед глазами, чем среди мешков, ящиков и бочек с товарами, которые он способен превратить невесть во что задолго до того, как судно войдет в порт. Сама-то девушка сделала все возможное, чтобы второй обитатель трюма не догадался о ее присутствии. Вивилане не пришлось раздумывать долго, чтобы прийти к выводу, что появление ее вряд ли его обрадует. К тому же сохранить свое присутствие в тайне оказалось совсем не сложно: бочек с пресной водой, сухарями, солониной и прочей снедью хватало с избытком, а места в носовом отсеке трюма было достаточно для десятка человек, решивших поиграть в прятки.

Приведя одежду в порядок и уложив волосы в самую сногсшибательную прическу, что сделать без зеркала и гребня оказалось не так-то просто, Вивилана прочла длинную обстоятельную молитву Морскому Хозяину и бесшумно прокралась к лестнице. Поднялась по ней и, откинув люк, выскочила на палубу. При этом она едва не столкнулась с дюжим моряком, который, увидев ее, охнул и выпустил из рук деревянную бадью с забортной водой. Полуослепшая от дневного света, показавшегося ей нестерпимо ярким, несмотря на то что небо было затянуто облаками, девушка улыбнулась растерянному и испуганному мореходу самой лучезарнейшей из своих улыбок и спросила:

— Не скажешь ли, милейший, как мне найти капитана?

— Ка… Ма… Ва… — Матрос хлопал глазами, творил охранительные знаки и решительно не был способен сказать что-либо вразумительное. Видя, что парню придется долго приходить в себя, Вивилана оглядела палубу и окликнула другого матроса, возившегося у канатного ящика:

— Эй, любезный, где каюты купцов? Мне нужен Хрис или Эврих, проводи-ка меня к ним!

Второй матрос — флегматичный, заросший щетиной и явно от особой впечатлительности не страдавший — некоторое время молча и задумчиво взирал на девушку, а потом, указав на кормовую надстройку, нехотя буркнул:

— Экая цаца, проводи ее! Сама найдешь — вторая дверь направо.

Похоже, они тут еще не полностью проснулись, отметила Вивилана, с любопытством осматриваясь по сторонам. На палубе кроме стоящего у штурвала рулевого было только три челевека, и вахтенные, судя по всему, приняли девушку за одну из рабынь, иначе они удостоили бы ее большим вниманием.

Корма была самой высокой частью «Девы» и, помимо отведенной для богатых пассажиров палубной надстройки, состояла из двух уровней, на верхнем из которых было помещение для рабов, а на нижнем трюмовой отсек для не боящихся влаги товаров. Кубрик команды располагался в средней части судна, и, миновав ведущий в него люк, девушка обогнула вторую мачту и очутилась перед дверью кормовой надстройки. Распахнув ее, она вошла в низкий и узкий коридор, по обе стороны которого находились каюты купцов. Мгновение помешкав, тихо приоткрыла дверь отведенной Хрису каюты, сделала шаг вперед и замерла как вкопанная.