Спутники Волкодава
Шрифт:
— Ну, насколько мне известно, его получают в лабораториях Храма из каких-то растений, вывезенных из Мономатаны.
— Правильно растения эти называются хуб-кубава, что в переводе значит Глаз Дракона. Не правда ли, странное совпадение? Произрастает эта трава только в Мавуно, и она-то и является одной из причин того, почему Кешо запретил чужим кораблям заплывать в воды Империи.
— Скверно. Отсутствие серого порошка изрядно подрежет крылья служителям Храма, — заметил Хономер.
— Совсем наоборот! Запрет этот введен в соответствии с тайными наказами Гистунгура, и едва ли не главная цель его — не допустить, чтобы хуб-кубава попадал из Мавуно куда-нибудь, кроме острова Толми. И поверь мне, так оно и будет. Я знаю это
— Лихо! Мне бы такое и в голову не пришло, — честно признался Хономер.
— Мы тоже поняли это слишком поздно.
— Почему поздно? Хуб-кубаву стали выращивать еще где-нибудь?
— Нет, дело в другом… Ну да ладно, раз уж начал… Вы вот уверены, что основную ставку Храм делает на золото, но это далеко не так. До вас, верно, доходили слухи о моровом поветрии, свирепствовавшем года два назад в Саккареме?
— Да, говорят, это было что-то ужасное. Мор перекинулся в Халисун, Аррантиаду и достиг даже Западных островов, — подал голос Тразий. — Счастье еще, что лекари нашли средство борьбы с ним, но в Саккареме он унес едва ли не четверть населения.
— О, слухи, как всегда, несколько преувеличены! Но вам будет небезынтересно узнать, что мор этот был наслан на Саккарем нашими жрецами. И помог им в этом магический талисман, который вы видели на коленях Гистунгура. Да-да, они вызвали мор с помощью Глаза Дракона, и именно после этого тот окончательно утратил свою силу. Как уж им это удалось сделать, я не знаю, но превращать мусор в золото — это далеко не все, чего удалось добиться с его помощью.
— Святы Близнецы, чтимые в трех мирах! О чем ты говоришь, брат?! Ты клевещешь на Учеников Двуединых, они не могли совершить подобного злодеяния! Одумайся! — воскликнул Тразий Пэт так горячо, что Вивилана невольно отшатнулась от шатра.
— Мальчишка! И ты еще смел давать советы Посвященным и поучать самого Возлюбленного Ученика! Что понимаешь ты в истинной вере, если готов жалеть ничтожных язычников, души которых пребывают во мраке, а тела в скверне! Если бы задуманное Гистунгуром удалось, весь Саккарем уже осенял бы себя знаком Разделенного Круга! Самая богатая страна мира стала бы приютом и оплотом истинно верующих! О, если бы противоядие не было найдено так скоро, не только Саккарем, но и Аррантиада с Халисуном встречали бы наших братьев как избавителей! Ибо если мы и не знали, как излечивать пораженных мором, то умели уберечь от него здоровых, но, увы… Проклятые лекаришки получили из хуб-кубавы снадобье, сведшее все наши усилия на нет. Тогда-то мы и решили, что чудодейственное растение не должно попадать в недостойные руки, но было уже поздно, слишком поздно!
— Агеробарб, ты бредишь! Этого просто не может быть! Заразить целую страну… Это же подлость, какой свет не видывал! Это злодейство, равного которому еще не совершалось в нашем мире! — На этот раз Тразий говорил почти шепотом, но, поскольку он сидел ближе всех к Вивилане, девушка отлично разбирала каждое его слово.
— Чушь! Если люди чересчур глупы, чтобы по собственному почину обратиться к истинной вере, их должно привести к ней! Позволительно ли думать о гибели тел, когда пропадают души человечьи?! Пожалеешь ли ты розг для малого ребенка, дабы отвратить его от пагубного намерения прыгнуть в пропасть, сунуть руку в огонь или отрубить себе ногу топором? Ты слаб в вере, брат мой! Давно замечаю я, что не чтишь ты Близнецов и Отца их, Предвечного и Нерожденного как должно, хотя и удостоился принять Великое Служение! Вникни в мои слова, восчувствуй душой, что спасение мы несли заблудшим и ныне Азерги в Саккареме подобно факелу во
— Тс-с-с!.. — Вивилана дернулась, но пальцы Хриса стиснули ее плечо подобно стальному капкану. — Ты что же, совсем с ума сошла? А ну живо в шатер! И ни звука чтоб по дороге! — прошипел он, оттаскивая ее под прикрытие деревьев.
— Да ты послу… — Ладонь Хриса закрыла девушке рот, и по глазам его она поняла, что на этот раз расправы не избежать и мало ей не покажется Странник был обозлен не на шутку, а если бы он знал, что ей удалось подслушать, так верно выдрал бы ее, не сходя с места.
— Иду-иду… — Девушка торопливо скользнула по краю опушки к темному шатру, чувствуя, что ее прямо-таки распирает от желания поделиться с Хрисом услышанным. Пусть он потом хоть что говорит, хоть что делает, но об этом ему знать совершенно необходимо. И прежде всего он должен знать, что при жрецах ни в коем случае нельзя упоминать о Глазе Дракона, иначе не сносить ему головы, да и ей тоже. Хотя, вот ведь чудеса, в Аскуле своим приятелям он о хуб-кубаве не единожды говорил, а во время плавания по реке, да и на «Персте Божьем», несмотря на расспросы Агеробарба, ни разу не обмолвился, и ей не позволил. Неужели догадывался о чем-то? Или предчувствовал? Ай да Хрис!
22
Узитави взбиралась на самые неприступные кручи с такой легкостью, что Эврих порой впадал в отчаяние. Ему казалось, что он непременно должен свернуть себе шею, и если бы не спасительный хвост Тага, так бы оно, вероятно, и случилось. Молочно-белый горный бык словно чувствовал, когда юноше становилось особенно трудно, и тут же оказывался рядом. Временами Эвриху представлялось, что Таг значительно более человечен и заботлив, чем татуированная девица, и как-то раз юноша, едва не сорвавшись в пропасть, попытался заговорить с ней об этом, но Узитави вместо ответа пожала плечами и спросила: «Может ли посланец древних богов погибнуть, не исполнив своего предназначения?»
Эврих не был уверен, что правильно понял ее. Нумия пыталась обучать их с Хрисом языку мибу, но времени, чтобы усвоить его в совершенстве, было явно недостаточно. Юноша, впрочем, подозревал, что дело тут не только в плохом знании языка, но и в том, что Узитави оказалась настоящей дикаркой и представления ее о мире почти ни в чем не совпадали с его собственными. То, что дикарка была весьма миловидна и любвеобильна, ничего не меняло, и, если он желал уцелеть, ему следовало полагаться лишь на самого себя и Тага.
Придя к такому заключению, Эврих перестал обижаться на ловкую, как горная коза, девку и мало-помалу начал чувствовать себя на отвесных склонах скал достаточно уверенно. Особенно если рядом был молчаливый и надежный Таг, которого он полюбил всей душой и понимал несравнимо лучше своей чернокожей проводницы. Когда они не карабкались по горам и не занимались любовью, юноша пытался расспрашивать Узитави о ее жизни, и кое-что ему удалось разузнать, но обрывочные сведения эти никак не желали складываться в общую картину. О взаимонепонимании их лучше всего свидетельствовало то, что Эврих до сих пор не мог решить, за кого же принимает его эта странная девчонка, кем он является для нее: посланцем богов, волю которых она обязана исполнять, заблудившимся путником, взятым ею под свою опеку, супругом, дарованным ей небесами, или кем-то еще? Он не мог уяснить, что делала она у Ржавого болота, вдали от своего племени, и почему с такой готовностью согласилась отвести его к месту, где растет хуб-кубава, как будто не было у нее иных дел? Чего только не предпринимал юноша, чтобы получить ответы на эти и другие вопросы, но в конце концов, добившись более чем скромных результатов, вынужден был оставить попытки понять, что к чему, и, запасшись терпением, позволить событиям идти своим чередом. Рано или поздно все прояснится, так стоит ли из кожи вон лезть и приставать к очаровательной девушке со всякими глупостями?