Спутники Волкодава
Шрифт:
Кроме того, на случай, если Азерги в обусловленный срок не пригубит вина из заветного старинного кувшинчика, одного из дюжины, хранящихся в его походном поставце, о заделавшемся вдруг трезвенником маге позаботится прекрасно владеющий копьем, мечом и луком воин, по счастливой случайности оказавшийся в сопровождающем посольство отряде. И уж он-то вне всякого сомнения избавит дражайшего советника шада от тягот земной жизни. Магическое искусство может подсказать Азерги не прикасаться к вину, может — среди неоднократно демонстрировавшихся советником фокусов был и такой — помочь обезвредить содержащийся в вине яд, если своевременно распознает его… Но против хладной стали бессилен даже самый искушенный маг. О да, чиркнувший по горлу клинок — средство, быть может, еще более надежное, чем столь восхваляемое старым шарлатаном
На лице шада появилась мечтательная улыбка, и он даже зажмурился от удовольствия. Никто больше не осмелится разговаривать с ним так нагло, никто не будет нашептывать, как надобно и как не надобно поступать. У саккаремского народа может быть лишь один правитель. Причем правитель безупречный и безгрешный. Будучи излишне доверчивым, он мог поддаться ворожбе злокозненного мага и принять кое какие неверные указы, но когда чары пали, он сам же эти указы и отменил… Или нет… Лучше так: мерзкий советник за спиной благородного и благочестивого и опять же чересчур доверчивого шада сумел издать от шадского имени два-три недостойных указа. Он посмел ввести великодушного повелителя в заблуждение своими магическими штучками, но Братья-Близнецы покарали подлого обманщика. Да-да, своей безвременной кончиной недостойный слуга, прикинувшийся умудренным мудростью мудрых советником и ставший почти что другом шада, окажет ему последнюю услугу… Другом шада?.. Драгоценным другом…
— Отлично! Этого-то слова мне и недоставало! — пробормотал Менучер, прислушиваясь к зароившимся в мозгу строфам. Он еще вчера приступил к работе над стихотворением, посвященным отъезду Азерги, причем, находясь под впечатлением поэтических изысков Видохи Бортника, даже нашел нужный интонационный, совершенно неожиданный для себя ключ, и ему не хватало лишь нескольких слов, одним из которых, безусловно, было непривычное для уст шада словосочетание «душевный друг»…
Беззвучно шевеля губами, Менучер начал легонько похлопывать ладонями по источавшей аромат левкоев воде, дрыгать ногой, чесаться. Он ворочался с боку на бок, ерошил мокрые, облепившие голову волосы, дергал себя за усы и наконец, удовлетворенно вздохнув, произнес:
— Кажется, что-то получилось, — и, помолчав, собираясь с мыслями, продекламировал:
В дальний путь отправился мой душевный друг.В лунном свете мертвенном тонет все вокруг.Одинокий всадник скачет средь полей,Одиноко девице в горнице своей,Одиноко чайка реет над водой —В дальний путь уехал друг душевный мой…Над пустыней мира — купол-небосвод,В крышку склепа врезан звездный небосвод.Голос птицы сорван, не поет — кричит.По щеке слезинка за слезой бежит.Плеск волны унылый, парус вдалеке,Все напоминает о моей тоске.Хоть бы ветер дунул, хоть бы грянул гром,Поразил печаль мою молнии ножом.Но безмолвно небо и горчит вино,У кувшина верного обнажилось дно.Сердца одиночество — самый злой недуг…В дальний путь отправился мой душевный друг.Менучер прислушался к слабому эху собственного голоса, затихающему под сводами купальни, и со всего размаха ударил кулаком по воде.
— Получилось! Клянусь Богиней, здорово, не будь я шадом!
Он вылез из бассейна и, наскоро обтерев руки, присел к столику с заранее приготовленными принадлежностями для письма. Право же, если бы даже Азерги ничем перед ним не провинился, уже ради одного этого стихотворения его следовало бы отправить в дальний-дальний путь.
15
Войско мятежников было в дневном переходе от Шиллаки, когда дозорные Найлика привели сухощавого юношу со странными, не часто встречающимися в Саккареме светло-голубыми глазами. Задержанный заявил, что
Обычно комадара желали видеть, чтобы обратиться с жалобами на несправедливости, и, далеко не всегда будучи в состоянии помочь просителю, Тайлар тем не менее терпеливо выслушивал каждого. Юноша со светло-голубыми глазами не производил, однако, впечатления обиженного, ищущего управы на своих притеснителей, в чем Найлик убедился, едва только задержанный обменялся с комадаром несколькими фразами.
Известия, принесенные голубоглазым, были первостепенной важности, поскольку, хотя войско и продолжало двигаться к Шиллаке, гонцы, начавшие сновать от отряда к отряду, неопровержимо свидетельствовали, что грядут какие-то серьезные события. Что именно задумал Тайлар, командиры должны были узнать на совете, однако полученный Найликом лично от комадара приказ собрать три сотни лучших верховых и быть готовым к дальнему переходу, заставил глаза разведчиков блистать, а ноздри раздуваться в предвкушении горячей скачки, за которой должна была последовать жаркая схватка. Похоже, отряд, который поручено было сформировать Найлику, намеревался возглавить сам комадар, а уж если он решил покинуть основную часть войска, причина для этого должна была быть из ряда вон выходящей.
Командиры отрядов начали собираться в приречной деревушке сразу же после полудня. Найлик распорядился, чтобы к появлению их на низких, по обычаю восточного Саккарема, столах деревенской харчевни были выставлены кувшины с охлажденным вином и приготовлена кое-какая снедь. Лично проследить за исполнением отданных приказов он не мог, но Ичилимба справилась с порученным делом наилучшим образом. Приветствовав Найлика легким поклоном, одетая в широкие шаровары и полностью скрывавшую очертания фигуры рубаху, девушка отдала последние распоряжения двум хлопотавшим по хозяйству рабыням и принялась рассаживать подъехавших к харчевне командиров, на ходу обменивавшихся догадками по поводу того, что задумал Тайлар на этот раз.
С удивлением поглядывая на прекрасную рабыню, прическу которой скрывал низко, по самые брови намотанный тюрбан, Фербак, Питвар, Захичембач и другие без возражений следовали ее указаниям. В их обозах тоже ехало немало волей или неволей примкнувших к войску женщин, но эта была настоящей красоткой, и хотя слухи о прелестной рабыне Найлика до них доходили, видеть им ее до сих пор не доводилось. Командир разведчиков и сегодня велел бы Ичилимбе не показываться на глаза, если бы не одно весьма важное обстоятельство: он хотел, чтобы Тайлар увидел дочь Байшуга, о которой ничего не слышал со времен взятия Лурхаба, и позволил ему взять ее с собой в намечавшийся поход, не без основания побаиваясь оставлять Ичилимбу в войске, пока сам будет от него далеко.
… После того как Тайлар чуть не рухнул с коня и лекари едва сумели вернуть его к жизни, Кихару было решительно не до захваченной им воительницы, и Найлик, очарованный красотой и смелостью девушки, решил до времени отправить ее в свой обоз. Когда тревога за жизнь комадара рассеялась, он, отыскав ветерана, напомнил о дочери Байшуга и за бочонок вина и отменный кинжал уговорил забыть жестокий приказ Тайлара, хотя обычно распоряжения комадара исполнялись мгновенно и без колебаний. Сделать это оказалось нетрудно, поскольку после взятия Лурхаба женщин у мятежников было вдоволь и Кихару в конечном счете было все равно, кто воспользуется его добычей. Сам он давно уже предпочитал тощим строптивым девчонкам крупных любвеобильных женщин, умевших вовремя появляться и исчезать, не доставляя достойному воину особых хлопот своими капризами. А с Ичилимбой, по его мнению, хлопот было не избежать, и если мальчишка готов отягощать ими свою жизнь, а потом еще и держать ответ перед Тайларом, то оно и к лучшему. В глубине души ветеран считал, что комадар напрасно приказал отдать не очень умелую, но отважную девчонку на поругание, и даже рад был снять с себя ответственность за исполнение столь недостойного дела…