Спутники Волкодава
Шрифт:
А потом человек с фиолетовыми глазами, утратив личину сребровласого мудреца, превратился в совсем молодого мужчину с чисто выбритым, ясным лицом. Только щеки остались по-прежнему запавшими, да худоба крепкого тела была какой-то неестественной. Но золотистые искорки в сохранивших свой диковинный цвет глазах сияли как и раньше, готовые разгореться, когда надумает человек весело и по-доброму рассмеяться. И руки целителя и умельца оглаживали теперь не перепончатокрылое существо, а голову огромного серого пса. О Богиня Милосердная! Да это же и не пес вовсе! Это же оборотень, спаситель ее! Поняв, кто перед ней, Ниилит, вместо того чтобы испугаться, нагнулась над псом и начала гладить его жесткую, серо-седую шерсть, с изумлением, но без страха чувствуя, как под ее узенькими горячими ладошками громадный свирепый волкодав утрачивает свой звериный облик. От ладоней ее,
Две пары окруженных сиянием рук формировали боль осьминога, лепили, скатывали, как ком теста, не давая щупальцам присосаться, зацепиться за здоровые ткани тела, тянули и тащили на сумрачный свет дождливого дня. И в конце концов вытащили-таки, и растаял он, растопленный жарким сиянием рук человечьих, как масло на сковородке, и ушло сияние, а обласканный заботливыми, любящими прикосновениями волкодав окончательно обрел облик угрюмого, жестоко искусанного жизнью мужчины, который неловко поднялся с обветшалого крыльца и вслед за Ниилит переступил порог дома. И девушка с горечью и радостью поняла, что это ее дом. Ее не потому, что он принадлежит ей, а потому, что живут в нем дорогие ей люди. Поверить в это было трудно — не было у нее, кроме Зелхата, близких людей на этом жестком, как мельничные жернова, свете, не было и не могло быть дома, но вот ведь топится очаг — заступа от холодной сырости; гордый порученным ему делом мальчишка держит над огнем медный ковшик на длинной деревянной ручке. А в ковшике этом булькает составленное ею по рецепту Зелхата пахнущее медом и липовым цветом варево. И покряхтывает на лавке вечно хмурый старый сегван, называющий ее то «доченькой», то «чадом»…
Чудные, дивные сны виделись девушке после зелья Азерги, и самое любопытное — даже будучи не слишком радостными, вселяли они в душу Ниилит надежду и уверенность, что недолго она останется игрушкой в руках мага. Расскажи она кое-какие из этих снов советнику Менучера, может, и назвал бы он посетившие девушку видения пророческими и поменял кое-что в своих хитроумных планах, но занятый грезами о грядущем величии Азерги, разумеется, и в мыслях не держал расспрашивать о чем-либо спутницу, когда та выныривала ненадолго из сонного забытья. Да и о чем было говорить будущему владыке Саккарема с деревенской дурочкой, получившей по прихоти Богини удивительный, редкостный дар, с помощью которого он рассчитывал добраться до заветного сундука Аситаха?..
Велев запалить четыре толстые свечи, тотчас разогнавшие царивший в шатре сумрак, Азерги отпустил слугу и распахнул отделанный серебром поставец. Как обычно он не обращал на Ниилит ни малейшего внимания, и расположившаяся на войлочной подстилке в дальнем углу шатра девушка могла беспрепятственно наблюдать, как маг вынимает из поставца маленькие кувшинчики с вином. Привыкшая, что каждый вечер Азерги неукоснительно занимается какой-то непонятной ворожбой, Ниилит была удивлена, видя, с каким вниманием и любовью он протирает эти кувшинчики, любуется ими, ласкает их взглядами и заботливыми, почти нежными прикосновениями пальцев. Ей было известно, что виноградное вино — кровь земли — используется в разнообразных магических обрядах, но сегодня Азерги, похоже, не собирался заниматься колдовством, а хотел просто продегустировать имеющиеся у него в запасе напитки и расслабиться.
До нардарской границы оставалось полтора дня пути, и по осунувшемуся лицу мага было видно, что дорога и ежевечерняя волшба изрядно его утомили. Откупорив один из кувшинчиков, он плеснул в серебряную стопку несколько капель густой темно-коричневой жидкости, понюхал ее и расплылся в улыбке. Глядя в стену шатра невидящим взглядом, подержал стопку в ладонях, не то согревая ее содержимое, не то забыв о ней и предаваясь недоступным Ниилит размышлениям. Пригубил, подержал напиток на языке, мечтательно щурясь на пламя свечи, и откинулся на высокие подушки. «Надо же, — подумала девушка, — есть оказывается у этого клювоносого присущие и простым смертным слабости! Кто бы мог подумать, что советник Менучера по-настоящему счастлив не в окружении древних свитков и жутковатых колдовских атрибутов, а в компании сосудов с редкими винами?..»
В следующий момент Ниилит со страхом увидела, что лицо мага исказила гримаса ненависти, он с проклятиями отшвырнул недопитую стопку, вскочил на ноги и склонился над поставцом с таким видом,
— Ага! — зловеще процедил Азерги. — Ученик устал от учителя! Этого следовало ожидать. Надобно еще помнить, что, кроме яда, существует хладная сталь, и она, безусловно, будет пущена в ход…
Ниилит завороженно смотрела, как маг выволок на середину шатра жаровню, состоящую из плоской, похожей на щит чаши, укрепленной на трех изогнутых ножках. Пошептал над покрытыми пеплом углями, заставляя их разгореться, и высыпал в огонь несколько щепоток черного порошка. Фиолетовое пламя столбом ударило вверх, едва не спалив кожаный свод шатра. Азерги взмахнул руками, широкие рукава халата взметнулись и опали, как черные крылья, свечи вспыхнули ярко-синим пламенем и погасли. Шатер залило ядовито-малиновое сияние, в зловещем свете которого нестерпимо страшным показался Ниилит заунывный речитатив мага, начавшего вполголоса читать заклинания на неизвестном, каркающем и пришепетывающем языке. Чувствуя, как по телу разливается слабость, а лоб покрывается испариной, девушка попыталась отвернуться или хотя бы закрыть глаза, но мертвенное оцепенение сковало члены, отняло волю.
Понизив голос, Азерги забормотал что-то совсем уже неразборчивое, выхватил из висящих у пояса ножен кинжал и полоснул себя по левой руке. Кинул окровавленный кинжал в жаровню и протянул над ней руку, чтобы капли сочащейся из пореза густой, вязкой на вид крови упали на угли. Пламя приобрело желтовато-зеленый оттенок, что никак не повлияло на разлитое в шатре малиновое сияние, и маг, сорвав с шеи кулон, сделанный из огромного изумруда, которому была придана каплевидная форма, приложил его к кровоточащему порезу.
Ниилит видела уже, как Азерги использовал этот достойный украшать шадскую грудь кулон в своей волшбе, обращаясь с ним крайне бережно, и была поражена, когда маг, отняв камень от раны, швырнул его в жаровню. Горло девушки сдавила невидимая рука, дыхание на миг прервалось, и ей почудилось возникшее из зеленого пламени перекошенное смертельной мукой лицо молодого мужчины. Потом послышался слабый треск — это раскололся брошенный в огонь изумруд, и шатер погрузился во тьму…
Очнувшись, Ниилит не сразу поняла, где находится — перед глазами плыли разноцветные круги, во всем теле ощущались какие-то неестественные слабость и пустота. «Наверное, так чувствует себя опорожненный бурдюк», — подумала девушка, и сравнение это, первое почему-то пришедшее на ум, помогло припомнить последнюю ворожбу Азерги. Теперь, правда, Ниилит не была уверена, что это в шатре погас свет, а не сама она потеряла сознание. Впрочем, задержаться на этой мысли ей не удалось, ибо из-за стен шатра долетел такой страшный крик ужаса и боли, что по телу побежали мурашки и девушке сделалось не до воспоминаний.
Мельком подумав, что, верно, первый, предшествующий этому крик и вывел ее из забытья, Ниилит поднялась на непослушных ногах и сделала несколько шагов к выходу из шатра, в котором горела теперь только одна свеча. Что бы там ни думал о ней Азерги, она все же ученица Зелхата и умеет облегчать человеческие страдания…
В последние дни Ниилит неважно себя чувствовала, но так худо ей уже давно не было, и понадобилось собрать все силы, чтобы выбраться из шатра. На свежем воздухе в голове начало проясняться, и девушка поняла, что, во-первых, у нее нет с собой никаких лечебных снадобий, необходимых для оказания помощи больным или раненым, а во-вторых, в таком состоянии вряд ли ей удастся кому-то помочь — очевидно, волшба Азерги вовсе не безвредна для тех, кто находится поблизости. Благоразумие подсказывало вернуться в шатер, и она уже готова была внять голосу разума, когда истошный вопль вновь разнесся над засыпающим лагерем.