Спящая невеста
Шрифт:
Мисс Уилберфорс медленно разорвала письмо на мелкие клочки. На какой-то миг она забыла о крадущейся в ночи фигуре, которая проделывала какие-то странные вещи с ее стаканом ячменного отвара с лимоном, и о деспотических ухватках Бландины. Сейчас, по крайней мере на какое-то время, она сознавала только одно: Бландина добра к ней и она страшно благодарна ей за это. А помимо всего прочего, она снова начала себя чувствовать больной и слабой. Очень приятно было бы раздеться и снова забраться в постель. Никто не заставлял ее вставать, коли ей этого не захочется. Она может хоть целый день лежать в постели и наблюдать за тем, как по саду
— Ну что ж, тогда пошли, — своим резким тоном сказали Бландина. — Я помогу тебе подняться наверх. Мы напишем письмо после завтрака, и Жюль может отвезти его на почту. Боже милостивый, тебя шатает — да? Что скажет доктор Нив, если услышит об этом? Пожалуй, тебе лучше провести весь день в постели. Сегодня приедет Арманд. Ты же не хочешь, чтобы он увидел тебя такой больной, — не хочешь ведь?
— Я что-то не так быстро поправляюсь, как это удалось тебе, — робко сказала мисс Уилберфорс.
— Ну, у меня просто был один из моих приступов. Я тебе говорила. Они начинаются и проходят. Совсем не то, от чего страдаешь ты, бедная моя Клара.
XVI
Лидия бродила по галерее, несколько угнетенная тем, что в данный момент не в состоянии сосредоточиться на картинах. Они были красочны и полны жизни, и ей приятно было слышать одобрительные возгласы, доносившиеся от небольшой кучки собравшихся на вернисаж. Ее мучила совесть из-за того, что она не нашла времени или удобного случая, чтобы раньше ознакомиться с произведениями Филипа. Дело вовсе не в том, что у нее не было интереса, а в том, что все время мешали другие дела.
Поскольку честность была одной из наименее удобных ее добродетелей, она вынуждена была признаться самой себе, что играла тут роль и ревность. Филип впервые заинтересовался Авророй именно как художник, и для Лидии она теперь неразрывно была связана с его творчеством. Даже здесь, на этих роскошных тропических холстах, казалось ей, она видит за смуглыми телами туземных девушек сверкающую белую кожу Авроры, словно бы уже тогда, в момент создания картин, она олицетворяла собой его мечту, еще не нашедшую воплощения.
— Лидия! — Филип вырвался из небольшого кольца окруживших его людей и подошел к ней. Он собирался сказать ей, как рад, что она пришла. Это было совершенно ясно, судя по вежливому выражению его лица. Но, поглядев на нее, он не произнес ни слова, а только уставился на нее своими синими глазами, смущающими ее душу. Его взгляд решительно ничего ей не сказал.
— Филип, по-моему, картины ваши замечательные. Мне бы надо было увидеть их раньше.
Он поднял одну бровь.
— У нас ведь было мало времени. Вы побывали в моей студии всего один раз, — и тогда… — Он не упомянул имени Авроры, а быстро продолжал: — Вы мне не писали. Наверное, никаких новостей не было?
— Только письмо от мисс Уилберфорс, довольно-таки тревожное. Я не могу показать его вам сейчас. Позднее…
Их
Филип взял Лидию за руку:
— Держитесь где-нибудь поблизости. Я улизну в четыре часа. За углом имеется кафетерий, увидимся там.
Спустя час в уютном мраке зальца, пропитанного запахом кофе и дорогих пирожных, Лидия извлекла из сумки письмо, из-за которого провела почти всю ночь без сна, и стала наблюдать за Филипом, пока тот читал его.
Несправедливо было так поступать с ним в разгар его успешной выставки, но опять походило на то, что речь идет о чьей-то жизни или смерти.
Лидия знала письмо наизусть.
«Дорогая Лидия!
Благодарю вас за ваше письмо. Но, как я уже говорила вам, беспокоиться за меня не следует, так как о моем будущем очень хорошо позаботились. Я больше не могу посягать на ваше время и доброту. Но, где бы вы ни находились, желаю вам всего наилучшего.
Ваш друг,
Клара Уилберфорс».
Замечательно. Все выдержано в духе предыдущего письма: второе напоминание, очевидно кем-то продиктованное, что теперь Лидии следует не вмешиваться в жизнь мисс Уилберфорс.
Но письмо имело постскриптум, не продиктованный никем. Он был нацарапан крупными дрожащими каракулями поперек нижней части странички:
«Я больна. Мне нужна помощь. Пожалуйста, приезжайте».
Филип поднял глаза:
— Что вы думаете по этому поводу?
— Да я считаю, что постскриптум — единственная подлинная часть письма.
— Но это совсем другой почерк.
— Вы не разделяете моего мнения? Вы не считаете, что мисс Уилберфорс могла писать таким почерком, если очень торопилась и была сильно расстроена? А может, даже находилась под действием наркотика. Данного ей, разумеется, потому, что она больна.
— Возможно. — Филип перевернул конверт. — Это письмо вскрывали, а потом снова заклеили.
— Знаю. Я это сразу заметила.
— Вряд ли это мог сделать человек, одуревший от наркотиков.
— Конечно. Но мисс Уилберфорс не такая уж безнадежная тупица. Если Бландина слишком на нее нажимает, она найдет способ настоять на своем. Бландина сказала, что я не должна приходить, но Клара хочет меня видеть. Так дело представляется мне. Каким бы способом ей ни удалось отправить это послание, важно, что она его отправила. — Лидия взглянула на Филипа. — Так что придется мне поехать.
— Конечно, придется, дорогая Лидия. Вас это не касается, и я почти уверен, что ни Бландина, ни ее увертливый племянник, Арманд, вам не слишком обрадуются, в чем бы ни состояла их игра. Но вы не можете противиться зову сердца. Ни один из нас не может. Нам придется поехать.
— Нам?!
Его спокойные глаза встретились с ее глазами.
— Вы думали, я в этот раз отпущу вас одну? Нет уж, ни в коем случае. Мне все равно хотелось получить предлог, чтобы увидеть респектабельное убежище Арманда. А теперь послушайте. Примерно через час я смогу препоручить все свои дела здесь моему агенту. Мне осталось только официально попрощаться с публикой. Вам известно хотя бы приблизительно, когда туда отправляются поезда?