Спящий тигр

Пилчер Розамунда

Она забралась в старенькую машину и уселась, выпрямив спину, трогательная и до ужаса беззащитная, а Пепе сел рядом с ней, и Джордж стал давать ему разные бесполезные указания и грозить неминуемой карой, если хоть что-то пойдет не так. Пепе кивал, показывая, что все понял, а потом рассмеялся беззубым ртом и завел мотор.

Машина начала карабкаться по склону прочь от Каса Барко, и Джордж долго смотрел ей вслед, даже когда она скрылась из виду, потому что ему все еще слышался шум мотора.

Вечером того же дня в отеле Кала-Фуэрте состоялась

грандиозная вечеринка. Она началась незапланированно и, как все удачные вечеринки, постепенно выросла до масштабов всеобщего разгула, в котором приняли участие представители дюжины разных национальностей. В баре Рудольфо царило буйное веселье, спиртное лилось рекой. Какая-то толстуха собралась танцевать на столе, но свалилась оттуда прямо на руки своему приятелю и остаток вечера сладко проспала в его объятиях. Владелец одной из яхт, стоявших в гавани, раздобыл гитару, и под его аккомпанемент молоденькая француженка станцевала пародию на фламенко — Джордж хохотал так, будто в жизни не видел ничего смешнее. Тем не менее около часу ночи он внезапно объявил, что собирается домой, в Каса Барко. Поднялась волна протестов, его упрекали в том, что он портит все веселье, что сейчас его очередь покупать всем напитки, однако Джордж остался непреклонен, потому что чувствовал: надо уходить сейчас, пока на смену смеху не пришли слезы. Нет ничего хуже пьяных слез.

Он поднялся на ноги, с отвратительным скрежетом отодвинув свой стул. Фрэнсис сказала:

— Я пойду с тобой.

— Ты же остановилась в отеле, забыла?

— Я отвезу тебя домой. Какой смысл идти пешком, когда у дверей стоит отличная машина?

Он сдался, потому что так было проще — в противном случае она непременно устроила бы сцену. Теплая южная ночь была светла от звезд. «Ситроен» стоял припаркованный в центре площади, и пока они шли до машины, она сунула ему в руку ключи и сказала:

— Ты поведешь.

Фрэнсис прекрасно могла сесть за руль сама, но ей нравилось притворяться женственной и беспомощной, поэтому Джордж взял ключи и уселся на водительское место.

В этот момент ему пришло в голову, что его собственная смешная машинка с желтыми колесами была просто транспортом для перемещений по острову, в то время как «ситроен» Фрэнсис, скоростной и мощный, являлся своеобразным эротическим придатком к ней самой. Она сидела рядом, обратив лицо к звездам, длинная загорелая шея выглядывала из глубокого выреза рубашки. Он знал, что она ждет поцелуя, но вместо этого прикурил сигарету, а потом завел мотор. Фрэнсис спросила:

— Ты меня не поцелуешь?

— Мне нельзя с тобой целоваться — я не знаю, с кем ты была последние пару часов.

— Что за манера все обращать в шутку?

— Это особый британский механизм психологической защиты.

Она взглянула на часы; их циферблат был отчетливо виден в свете звезд.

— Час ночи. Как ты думаешь, она уже в Лондоне?

— Наверное.

— Куинс-гейт. Местечко не для нас с тобой, дорогуша.

Он

начал насвистывать, совсем тихо, мелодию, которая крутилась у него в голове весь вечер.

— Ты что, совсем о ней не беспокоишься? — спросила Фрэнсис.

— Нет. Не беспокоюсь. Я только жалею, что сам не отвез ее в аэропорт. Не надо было отправлять ее с Пепе на этой швейной машинке, которую он величает автомобилем.

— Она сама не захотела, чтобы ты ее отвез. Наверняка она бы разревелась, стала цепляться за тебя и вы оба оказались бы в неловком положении.

Джордж промолчал.

— Не хочешь ввязываться в спор?

— Я слишком пьян, чтобы спорить.

— Тогда поехали домой.

Он вел автомобиль, продолжая насвистывать свою чертову мелодию. Когда они добрались до Каса Барко и Джордж заглушил мотор, Фрэнсис вылезла из машины следом за ним. Не дожидаясь приглашения, она вошла в дом, там было темно и холодно, и Джордж, автоматически передвигая ноги, пошел за выпивкой, потому что понимал, что без бренди сейчас умрет или бросится на кровать и зарыдает, только — будь он проклят — этого нельзя допустить, пока Фрэнсис тут.

Она же, чувствуя себя совершенно как дома, плюхнулась на его диван, водрузив ноги на подлокотник и подложив под кудрявую голову небесно-голубую подушку. Еле держась на ногах, Джордж наливал напитки: он уронил на пол лед и льдинки разлетелись во все стороны, а Фрэнсис сказала:

— Сколько можно свистеть одно и то же! Ты не знаешь никакой другой мелодии?

— Я и эту-то толком не знаю.

— В любом случае, прекрати.

Голова у него раскалывалась, лед таял на полу, растекаясь лужами, а он не мог найти, чем вытереть воду. Кое-как он поднял стаканы и понес их туда, где разлеглась Фрэнсис. Он протянул ей стакан, и она взяла его, не сводя глаз с его лица, а он уселся на край очага, сжимая свой между ладонями.

Безмятежным тоном Фрэнсис произнесла:

— Похоже, что ты, дорогуша, на меня злишься.

— Злюсь?

— Это же очевидно.

— И почему?

— Потому что я избавилась от твоей маленькой подружки. И еще потому, что в глубине души ты знаешь, что должен был сделать это сам. И немедленно.

— Без денег я не мог купить ей билет.

— Это, уж прости мою прямоту, самое слабое оправдание, какое ты только мог придумать.

Джордж, опустив глаза, смотрел на свое бренди.

— Да, — выговорил он, наконец. — Наверное, так и есть.

Мелодия продолжала навязчиво крутиться у него в голове. Помолчав мгновение, Фрэнсис сказала:

— Когда ты отправился переговорить с Пепе, а твоя девчонка готовилась к отъезду, я немного покопалась у тебя на столе. Похоже, твое писание что-то застопорилось.

— Так и есть. Я не написал ни строчки.

— Ты ответил дражайшему мистеру Рутленду?

— Нет. Не ответил. Зато, — ехидно заметил он, — я проконсультировался со специалистом и тот сказал, что у меня творческий кризис.