Спящий во тьме
Шрифт:
Бедный мистер Пикеринг! Что мертвые знают о любви? А если уж на то пошло, много ли знают о любви живые?
– Я вбил себе в голову, будто она мне изменила, и моя гордыня разлучила меня с ней. Она умоляла меня ее выслушать. Умоляла меня, приятель!.. А я вместо того завербовался на треклятый корабль – и только Хэма Пикеринга и видели! А она горюет обо мне и по сей день – Дик, я это знаю. Я ее видел! Отдай ей это письмо от моего имени. Это все, что у меня осталось.
Мистер Скрибблер дает понять, что все исполнит как должно, и прячет письмо в карман пальто.
– Спасибо тебе, Дик, –
От резкого перехода мистеру Скрибблеру становится еще неуютнее.
– Такой уж это мир, Дик. Что ты о нем знаешь? Я-то, пока странствовал, мир сполна повидал – точнее, то, что от него осталось. А ты как думаешь? Везде одно и то же: одни и те же места, одни и те же люди. Ничего нового!
Мистер Скрибблер допускает, что так оно и есть, хотя сам он своими глазами не видел.
– Сделай же со своей жизнью хоть что-нибудь примечательное, приятель, пока у тебя есть шанс. Не уподобляйся этим всем и каждым повсюду вокруг. Мужайся! Сделай что-нибудь примечательное со своей жизнью, пока не поздно! Поверь мне, Дик, я знаю что говорю. Сделай, как я советую, и тебя будут помнить долго после того, как твоим уделом станут немота и прах.
Мистер Скрибблер, несколько волнуясь, соглашается последовать этому наставлению.
– Что ж, приятель, – продолжает матрос, украдкой потирая руки; его отталкивающая улыбка отбрасывает на землю слабый блик. – Что ж, Дик, все это очень даже хорошо и славно, но, думается мне, настала пора преподнести тебе нечто примечательное. Вот, возьми-ка это, приятель, и давай жарь!
В руке мистера Пикеринга материализуется зажженная спичка, точно так же, как совсем недавно – письмо. Клерк снова боится ослушаться – и тем не менее колеблется.
– Что? Отчего ты так напуган, Дик? Неужто никогда не видел пламени? А ну, бери!
Собравшись с духом, мистер Скрибблер принимает подношение. Головка спички ярко накалена: сине-желтая слезинка, пылая, трепещет на ветру. На глазах у клерка мистер Пикеринг проносит сквозь пламя сперва ладони, а потом и руки до самого плеча, и конечности его сей же миг вспыхивают, точно сухое дерево.
– Глянь-ка на меня, Дик, – говорит он, невозмутимо поднимая руки и демонстрируя их мистеру Скрибблеру со всех сторон. – Глянь-ка на меня! Разве не примечательно? Ха-ха! Да ты, никак, озадачен, приятель? Никакой тайны здесь нет. Ни покоя, ни отдыха. Огонь ничем уже не повредит старине Хэму. Как можно причинить ему вред, если он и без того покойник?
Клерк роняет спичку. Вытаращив глаза, разинув рот, он в слепом ужасе шарахается от жаркого, жадного пламени.
– Да это только начало, Дик. Мы же только почин положили, приятель! А погляди-ка еще вот на это!
Хохоча, матрос дотрагивается руками до груди и ног. В следующее мгновение все его тело объято пламенем: дымится и потрескивает, точно горящее на поле чучело.
– В
Сжавшись от страха, мистер Скрибблер повинуется. Мистер Пикеринг одаривает его прощальным салютом на самый что ни на есть морской лад.
– Смотри на меня, Дик!
Матрос подносит руку к виску, и голова его взрывается каскадом пламени.
– Смотри на меня! – доносится откуда-то голос Хэма. – Уж таков этот мир, приятель, уж таков этот мир!
Не в силах более выносить кошмар, мистер Скрибблер падает на колени прямо посреди улицы. Охваченный пламенем матрос освещает улицу, точно праздничный костер. Шум и жар, удушливая вонь дыма и горящей плоти, туман, доносящиеся непонятно откуда крики мистера Пикеринга – все детали складываются в одно грандиозное видение Апокалипсиса.
Уж таков этот мир, Дик!
Со временем кошмар развеивается, и клерк приходит в себя уже в совсем ином месте.
Здесь куда тише, куда спокойнее и совсем не так холодно, хотя и не тепло. Вот – еловый стол, а вот – несколько обтрепанных стульев, и еще покосившийся комод. А еще здесь есть камин – на каминной полке изнывают несколько фарфоровых безделушек, а вот огонь, по счастью, не пылает; нет-нет, он догорел сам собою какое-то время назад. Есть и окно, за ним унылый серый пейзаж. У каминной решетки на ножках притулился низкий диванчик; на нем-то и полулежит сейчас мистер Скрибблер. Знакомое место, уютное место. Его собственная каморка на чердаке.
Дрожа, клерк поднимается на ноги, тело слушается плохо. В животе, в самом центре его существа, угнездилось что-то нездоровое. Он вспоминает вчерашнюю ночь, веселую попойку в таверне, встречу с мистером Пикерингом и удивляется, как это ему удалось добраться до дома. Он трет щеки и лоб и, плеснув на руку воды из кувшина, брызгает себе в лицо. За спиной у него раздается резкий свист: между досками рамы просачивается сквозняк. Мистер Скрибблер оборачивается, подходит к окну. Печальным, нездешним взглядом всматривается он в туман, но не различает ничего более примечательного, нежели хорошо знакомый вид на Свистящий холм.
Мистер Скрибблер запускает руку в карман пальто и нащупывает кошелек, отлично зная, что денег в нем не осталось. Однако, к вящему изумлению владельца, обнаруживается, что все на месте, – все, вплоть до последней монеты. Кошелек не пуст, но, напротив, пухл. И на мистера Скрибблера снисходит озарение: никаких денег он не растратил, потому что вообще не ходил в пивную, и, стало быть, не было никакой попойки, и никакого мистера Пикеринга, и никакого костра. Вон на диване валяется открытая книга, а в камине – ни следов огня… И он понимает, что вчерашняя ночь – это ночь сегодняшняя; он всего лишь крепко уснул за чтением какие-то несколько часов назад, так что сейчас на исходе тот же самый день.