Спят усталые игрушки
Шрифт:
В молодости из-за этой моей особенности возникало много проблем. Веселых студенческих сборищ, где бидонами выпивались сомнительные напитки «Солнцедар» и «Горный дубняк», я избегала, как чумы, прикидываясь примерной маменькиной дочкой. Сложнее пришлось на работе.
В нашем заштатном институте после каждого заседания кафедры устраивалось застолье. Стоило мне в первый день прийти на службу, как коллектив радостно загудел. Я купила несколько бутылок «Московской» и килограмм вареной колбасы. Сели, налили, опрокинули… Потом главный алконавт, профессор Радько,
– Почему не трогаем?
– Не употребляю, – категорично заявила я.
Повисло тягостное молчание. Шел 1980 год. И у всех в голове возникло только одно предположение: на работу прислали стукачку. Сейчас дождется, пока все напьются, расслабятся, разболтаются, а потом побежит куда надо докладывать, кто какие анекдоты травил…
Глядя в изменившиеся лица коллег, я безнадежно сказала:
– Ладно, эту рюмку выпью, только домой потом отвезите.
В Медведково меня доставил на своей машине лично профессор Радько. Он же вызвал «Скорую помощь» и даже заплатил докторам за «реанимацию». С тех пор меня никогда пить не заставляли. На стол коллеги водружали бутылку лимонада «Буратино» и приговаривали:
– Это, Дашка, тебе. Посудку потом помой, трезвая ты наша.
Не пристают ко мне с предложением выпить и близкие приятели, но с незнакомыми людьми начинаются сложности.
Вот и сейчас толстый мужик громовым голосом заявил:
– Не уважаете нас, за покойницу не подняли.
Но я теперь умею отбиваться.
– Язва желудка замучила.
Обычно подобного заявления хватает, чтобы отвязались, но не в этот раз.
– Так некоторые язву водочкой лечат, – настаивал мужчина, – давайте, а то обидимся…
– Отстань, Лешка, – велела Надежда.
– Нет, пусть выпьет за Нинельку, чтоб земля ей пухом, – не успокаивался Алексей.
– Ладно тебе, – вмешалась незнакомая женщина, – чего привязался.
– Нет, – уперся захмелевший мужик, – пока не опрокинет, из-за стола не выпущу.
– Вот идиот, – в сердцах воскликнула Лиана, – не обращай на него внимания. Пойдем, вынем пирог из духовки.
Полная благодарности, я побежала за ней на кухню. Мне вручили большой поднос с кулебякой. Стараясь не уронить изумительно пахнущий кулинарный шедевр, я задом попятилась в прихожую, аккуратно стала разворачиваться и услышала стук входной двери.
– Что тут происходит? – раздался недовольный молодой женский голос.
Странный вопрос для пришедшей на поминки. Я попробовала разглядеть новую гостью, но в маленькой прихожей почти непроглядная темнота.
– Да вы пройдите в комнату, – велела я, с трудом удерживая тяжеленный пирог, – там все.
– Ладно, – грозно сообщила женщина.
Я снова пошла на кухню, а таинственная незнакомка сумела продвинуться в помещение, где вовсю шли поминки.
– Назад несешь? – удивилась Лиана.
– Там женщина появилась.
– Кто?
– Не знаю.
В этот момент из комнаты раздался крик. Так вопит стадион, когда болельщики видят необыкновенно красивый гол, на одном дыхании,
Мы с Лианой разом кинулись в коридор. Я не удержала пирог, и кулебяка с размаху вылетела в прихожую, шлепнувшись в чьи-то ботинки. Крик продолжался. Чертыхаясь, Лиана понеслась в комнату и завизжала. Я отодвинула ее и уставилась на виновницу переполоха.
У стола стояла полноватая женщина. Красивые черные волосы спускались волнами на плечи. Огромные бездонные карие глаза гневно оглядывали гостей. Тонкий нос подрагивал, а полукружья бровей грозно насупились.
– Что здесь происходит? – закричала гостья.
Лиана, не говоря ни слова, села на пол. Толстый мужик, предлагавший мне выпить, абсолютно бледный, вытянув вперед руки, словно заведенный, твердил:
– Нет, нет, нет…
– Говорила же, – завопила Надежда, – в гробу не она лежала. Нинелька совсем другая, а вы мне: смерть меняет! Вот она, живехонька-здоровехонька!
– Вы Нинель Сундукян? – спросила я в ужасе. – Нина Вагановна, поэтесса?
– Она самая, – подтвердила женщина, раздраженно смахивая со лба спутанные прядки, – именно Нина Сундукян. Кстати, я здесь живу и совершенно не понимаю, что происходит в моей квартире и отчего тут устроен праздник!
– П-п-праздник, едрена Матрена, – ожил толстый мужик, – ни фига себе удовольствие, на поминки собрались, после похорон.
– Умер-то кто? – изумилась Нина. – Но… почему у меня в квартире?
– Так тебя сегодня кремировали, – радостно пояснила Надежда, – жаль, не видела. Здорово все прошло. Платье надели бархатное, темно-синее, платочек кружевной, цветов принесли, речь сказали, а теперь, вот погляди, стол собрали, не одну тысячу истратили…
– Кто же сказал, что я умерла? – изумилась Нина.
– Лианка, – ответила Надя.
Лиана медленно помотала головой.
– Лично твой труп видела.
– Значит, не мой, – спокойно ответила Нина и расхохоталась: – Ну и морды у вас!
Лица присутствующих и впрямь слегка вытянулись.
– Не может быть, – схватилась за голову Лиана, – я же видела твое тело!
– Следовательно, не мое, – усмехнулась Нина, – зря обрадовалась.
– Так чье же? – воскликнула Лиана. – Кого мы сегодня кремировали?
Вот это вопрос!
Успокоились не сразу. Потом снова сели за стол и принялись радостно поднимать бокалы за здравие хозяйки дома. Через час присутствующие оказались пьяными в стельку. Трезвыми оставались только я и Нина.
– Просто Кафка, – вздохнула хозяйка, закуривая, – ни за что бы не поверила, если бы кто рассказал про такое! Ну Лианка, ну дура, ну что же ты мне устроила! Как теперь паспорт получать… да и доказывать придется, что я жива! Вот уж поторопилась меня похоронить…
Ее довольно полные руки нервно вздрагивали.
– Не ругайте сестру, – тихо сказала я, – она очень переживала, что толкнула вас на самоубийство.
– Фу, – гневно воскликнула Нина, – придет же такая дурь в голову!
Я молча вытащила из сумки записку и протянула женщине.