Сражение Цветов (реальная история)
Шрифт:
Кортеж из двух машин – впереди Марта на красной «Ладе», позади Мигель на желтом такси – мчится к Черной реке.
Х Х Х
Мост. Машины останутся здесь. Крутая тропинка к широкой ленте реки лежит среди высоких зарослей. Я интересуюсь: крокодилы, ядовитые рыбы, змеи?.. Мой вопрос встречают дружным смехом.
Купаться! Купаться! Все в воду! Вода в реке черная от черного песка дна. Сеньора Мария входит в реку прямо в платье, не раздеваясь. Его за минуту высушит потом солнце.
Река оказывается мелкой, плавать невозможно,
В воде – блаженство, но выходить на берег – мучение, солнце тотчас же прикладывает к телу свои раскаленные добела куски. Кажется, еще мгновение и обуглится кожа.
Экватор. Эквадор. Полдень.
Х Х Х
Я шла по городу одна, когда услышала себе вслед:
– ?Que linda suca!
«Que linda» значит «какая красивая», но слово «suca» озадачивает меня. «Suca» звучит «ссука». Международное слово?
Мне неудобно, но я решаюсь спросить у Марты. Марта смеется: «suca», оказывается, переводится как блондинка.
Я блондинка? Я не блондинка! Просто не темноволосая, как большинство местных женщин, а русоволосая, светловолосая, но блондинкой меня не назовешь!
– ?Soy suca? – удивленно спрашиваю я Марту. – Я блондинка?
– Suca, – подтверждает Марта.
Я вспоминаю, что одну знакомую Марты мне довелось видеть дважды, и при нашей второй встрече Марта негодовала: зачем свои прекрасные каштановые волосы ее подруга перекрасила в черный цвет!
– Скажи, ей было лучше, когда ты видела ее в прошлый раз?
А я, признаться, вовсе не заметила разницы.
Х Х Х
За титул королевы красоты, рассказывает Марта, однажды боролись две прекрасные претендентки: одна темноволосая, смуглая, кареглазая, другая голубоглазая, белокожая, светловолосая, красивая не менее, но другой, не латиноамериканской красотой. Корону королевы надели на голову светловолосой, а народ неистовствовал: всем хотелось, чтоб королевой красоты была названа la morena .
– Почему? Если обе были красивы? – обижаюсь я за светловолосую.
Х Х Х
На два дня приехал Бертран. Он повел меня знакомиться в семью однофамильцев. Санчесов в Латинской Америке больше, чем в России Ивановых.
Бертран практически вырос в семье своих однофамильцев. Он дружил с детьми этого семейства, бегал с ними на пляж, делал уроки, обедал, ужинал, оставался ночевать… Сеньора Ребекка, мать семьи, преподавала в колехио «Святое сердце», лучшим учеником которого был Бертран. Все говорили ей: «Какой у вас прилежный сын!» А она никого не разуверяла. Бертран считает ее своей второй матерью.
У Ольги Марии, дочери этого семейства, были к Бертрану особые чувства. Она писала ему письма в Союз несколько лет после его отъезда. Бертран перестал ей отвечать на письма, когда познакомился со мной.
За Ольгой Марией долго ухаживал юноша, чье
Бертран любит, когда приезжает, подолгу болтать по телефону с Ольгой Марией, и смеется, смеется в трубку. Даже сеньора Мария не выдерживает, машет ему рукой:
– Хватит! Хватит!
И я не выдерживаю, ухожу к Марте и говорю:
– Марта, мне кажется, я заняла место, предназначенное не мне, а Ольге Марии. Может, было бы лучше, если б Бертран женился на ней.
Марта отвечает совсем не так, как мне хотелось бы! Я ведь спрашивала для того, чтобы услышать:
– Что ты! Он любит тебя! С ней они просто друзья!
Но Марта не поняла, для чего я спрашиваю.
– Что же теперь говорить об этом? – сказала Марта. – Поздно! У вас сын, и Ольга Мария замужем!
А Бертран смеется и смеется в телефонную трубку. Он никогда так не смеется, разговаривая со мной.
Семье Санчесов принадлежит самая популярная в Эсмеральдасе книжная лавка. Ручки и тетради жители города предпочитают покупать у Санчесов. Глава семейства, сеньор Набор, платит дочери Ольге Марии деньги за работу в лавке продавщицей.
Живут Санчесы в лучшем районе города, Лас Пальмас, что раскинулся на берегу океана.
Роскошный дом! Огромный паркетный зал с тяжелой добротной мебелью темного дерева, фонтан в одном из холлов, не имеющем потолка – небо! – на второй этаж ведет мраморная лестница с витыми, под бронзу, перилами…
Холодный дом! Меня встречают вежливо и отчужденно. Теперь я в полной мере могу оценить гостеприимство простого дома матери Бертрана.
Я дарю, как просил муж, Ольге Марии пластинку русских песен. Она тотчас ставит ее прослушать, а я ошарашено украдкой разглядываю ее. Не то, чтобы я ожидала увидеть красавицу… но не подобное же уродство! Невозможно тонкие с костистыми утолщениями в запястьях и локтях руки, худые плечи, выпирающие ключицы, абсолютно плоская, низкая, отвисшая грудь, узкие, уже чем у подростка, бедра, высушенные ноги… Но сколь уверенно себя держит! С каким достоинством! Как мило и дружелюбно улыбается! Одета просто и со вкусом… Как случилось, что у нее, такой безобразной, нет ни озлобленности, ни неуверенности в себе? Что дает ей ту внутреннюю силу, которая чувствуется при первом же взгляде?.. На нее страшно смотреть, так она уродлива! На нее тянет смотреть, столь обаятелен в ней сплав воспитания, скромности и еще чего-то необъяснимого, тонкого, едва уловимого – чего?..
Сеньора Ребекка дарит мне фольклорное платье, но ее взгляд, когда она мне его вручает, отрешен и холоден.
За обедом Малыш отказывается кушать, пачкает скатерть, роняет пищу на пол, вертится, отворачивается…
Я тогда не сообразила, что не надо настаивать, не та обстановка, это выглядит некрасиво… Мне казалось, важнее, чтобы ребенок вовремя поел… А зачем? Мне так и не удалось его накормить!
После обеда все садятся в кресла за журнальный столик. Разговор не клеится. Я постоянно оттаскиваю ребенка от фарфоровых безделушек и ваз.