Сразу после сотворения мира
Шрифт:
– Это Маратик занимается, – сочла нужным пояснить Тереза Васильевна. – Я все понимаю, ему скучно в деревне, и знакомства тут самые неподходящие, взять хотя бы эту Женю, которая к нам ходит! Мы ее принимаем, конечно, но… Другой молодежи все равно нет, а это хоть какое-то развлечение Маратику! Зато здесь очень здоровая обстановка в смысле экологии. В Москве же в прямом смысле нечем дышать, положительно нечем!..
Плетнев молчал. Он умел молчать выразительно.
На крючке висела давешняя бейсболка с повязанной поверх косынкой, и она заинтересовала Плетнева гораздо больше, чем Тереза Васильевна.
Ну да. Вот и надпись по-английски «Международный форум ЦЕРН-2000».
– Вы посещаете международные конференции?
– Что? Какие конференции?
Плетнев повесил бейсболку на место.
– Очень красивая вещь, – сказал он и кивнул на косынку. – Откуда она у вас?
– Это Маратик подарил маме, – с гордостью сообщила Тереза. – Он внимательный мальчик, не чета современным! Мы с Региной очень старались правильно его воспитать, а воспитание, как известно, нелегкое дело, и оно должно приносить свои плоды. Когда воспитание приносит плоды, это сразу видно.
Плетнев вернулся в неудобное кресло и внимательно слушал про плоды.
Тереза Васильевна тяжко вздохнула и приложила пальцы к вискам.
– Дело очень серьезное, – продолжала она, выдержав подходящую паузу. – Я бы сказала, уголовное. Это в связи с нашими потерями.
Сверху грохнуло особенно сильно, и Плетнев опять посмотрел на потолок.
– Я хотела попросить вас… простите, как вас зовут?..
– Алексей Александрович.
– Да, да, мне говорили, но я забыла. Вы понимаете, я занимаю ответственный пост, и уже само мое положение не позволяет мне оставить без последствий, не говоря о, так сказать, моральном аспекте!.. Моральный аспект в нашей непростой жизни – самый главный!
Плетнев молчал, глядя на потолок.
– Мы не должны безнаказанно попустительствовать, я в этом абсолютно уверена. И хотя не все со мной согласятся, но я буду твердо придерживаться этой линии.
Я даже знаю, кто с тобой не согласится, старая дура, подумал Плетнев, не отрываясь от потолка.
– Пока за преступлением не будет следовать неотвратимого наказания, мы не наведем порядка в нашей стране, к чему неоднократно призывают наш президент и правительство…
– Вас призывает? – не сдержался Плетнев. – Президент?
– Всех граждан, – парировала Тереза Васильевна с достоинством. – И я именно с гражданских позиций. Кроме того, я мать и бабушка, и мне небезразлична судьба будущего общества в целом и в частности.
Алексей Александрович взглянул на часы.
Он надел их сегодня исключительно для того, чтобы засечь, сколько он будет кататься, и тут же начисто о них забыл, а теперь вдруг вспомнил.
– Этот документ, – пухлая рука, перетянутая браслетом из какой-то полированной черной пластмассы – Плетнев видел такие по телевизору, там их называли «лечебными», – легла на исписанный листок бумаги в середине стола, – мое заявление в правоохранительные органы на предмет осуществленной из моего дома кражи. Здесь же содержится признание виновницы преступления. Этот документ совершенно необходим для того, чтобы преступление не осталось безнаказанным, и я прошу вас, как свидетеля, подписать его.
Алексей Александрович перевел взгляд с потолка
– Я не дам этому документу ход, пока виновница будет соблюдать те условия, которые я сочла необходимым ей предъявить в качестве оплаты ущерба и морального вреда. Должна сказать, что она согласилась на все условия, что еще раз подтверждает правильность моих выводов в свете совершенного преступления.
Тут Тереза Васильевна немного сбилась и опять взялась руками за виски. Плетнев, смотревший так странно, ее смущал, она никак не могла его раскусить, хотя считала себя знатоком человеческой природы.
Человеческая природа Плетнева с каждой минутой тревожила ее все больше, как и его молчание.
– Этот документ останется у меня в качестве страхового полиса, если она вздумает скрыться или не выплатит сумму полностью. Только тогда, подчеркиваю, только в этом прискорбном случае я дам ему ход. Поймите меня правильно, молодой человек… Александр… – Она точно знала, что он Алексей, и приостановилась, ожидая, когда он ее поправит, но он молчал. – Мое положение таково, что оставить это дело на самотек я не могу. И от вас не потребуется ничего особенного, только быть свидетелем, если обстоятельства повернутся безответственной стороной вопроса.
Она сделала паузу и покосилась на Плетнева, но безрезультатно.
– Вот здесь признание Любови Кашириной, написанное моей рукой и подписанное ею, а здесь описание кражи из моего дома и имена свидетелей, в присутствии которых было совершено преступление. Собственноручно мною подписанное, а вот здесь подпись преступницы Кашириной.
Плетнев молчал.
– Я даю ей шанс встать на путь исправления в человеческом обществе без отрыва от сына и изоляции в воспитательном заведении. После выплаты долга она получит эту расписку и сможет уничтожить ее в любой момент времени. Все же наличие у нее малолетнего ребенка, находящегося на иждивении, диктует мне свои условия как матери и бабушке. С другой стороны, мое положение таково, что я не могу просто так пройти мимо безнравственности и вопиющего, вопиющего нарушения закона о частной собственности.
Сверху заиграла музыка, Плетнев узнал группу «Линкин парк» и удивился, что Маратик такой знаток и меломан. С первого взгляда ему показалось, что единственное, на что он способен, – это грезить о певице Максим.
– Подпишите документ, – совершенно изменив тон, сказала Тереза Васильевна грубо. – При вас же дело было!
…А к Любе, видимо, все-таки придется идти.
Нет, к ней совершенно точно придется идти и взять с собой Элли, потому что с незнакомым человеком эта самая Люба не будет откровенничать.
Нет, совершенно точно придется взять!..
Все… не просто так, это настоящее «дело», а Алексей Александрович считал себя прежде всего деловым человеком.
От этой мысли он пришел в прекрасное настроение. Было плохое, стало превосходное.
Настолько превосходное, что он сразу отвлекся, соображая, как они с Элли пойдут к этой самой Любе и дорогой поговорят о чем-нибудь хорошем, о дедушке Лордкипанидзе, знатоке русского языка, о речке, велосипедах, медведях и гадюках, но тут Тереза Васильевна по прозвищу «газпром» постучала ладонью по столу.