Сразу после сотворения мира
Шрифт:
Романтические приготовления закончились.
Он поставил букет на стол, состроил рожу зеркалу, которое отразило, как всегда, непонятное, и подумал рассеянно, как хорошо, что у него теперь совсем другая жизнь.
В этой жизни ему принадлежит темпераментная первобытная женщина, целиком, как только может принадлежать. Она хохочет, когда ей смешно, носит оранжевый дождевик и майку с ослом и почти вытершейся Эйфелевой башней. Она очень правильно говорит, а целуется так, что при одном воспоминании у него, Плетнева, сводит затылок и еще что-то
Должно быть, потому что ей даже в голову не приходило его соблазнять, она соблазнила его так решительно и бесповоротно!..
…Я ничего о ней не знаю! О ее работе, образе жизни, друзьях.
Я знаю о ней все – как она дышит, двигается, смотрит, молчит, стонет, откидывает волосы, закрывает глаза.
С той моей женой все было наоборот. Я знал абсолютно все, кроме одного – какая она сама.
Никакая. Ее нет.
Есть нечто искусственное, придуманное отчасти ею самой, отчасти ее матерью, продиктованное образом жизни, кругом знакомых и необходимостью все время совершенствовать инструмент, предназначенный для соблазнения.
Почему я так испугался, когда все открылось? Чего я испугался?! Не мог же я на самом деле думать, что она – моя, что принадлежит мне полностью и целиком, как только может принадлежать женщина?! Зачем она мне? Нет, я всерьез любовался ею, и мне нравилось любоваться, но в любовании нет никакого смысла! Я с юности не люблю никаких картин и скульптур, даже гениальных, и имена художников путаю!..
Босиком он вышел на лужайку, сел в качалку и оттолкнулся от земли ногой.
Как хорошо.
– Ле-еш! – закричали из-за забора. – Леш, щас костер будем зажигать и мясо ставить! Тебя ждать?
– Нет! – проорал в ответ Плетнев.
– Нет?! – удивились за забором. – Опять нет, ты гляди! Чегой-то?!
– Я дома буду ужинать!
– Да нечего у тебя там ужинать!
– Чего ты там стрекочешь, стрекоза?!
– Да не идет опять! Полдня землю кидал и ужинать не будет!
– Отстань от него, может, не хочет человек!
Плетнев качался, наслаждаясь.
Над забором возникла Витюшкина голова.
– Леш, ужинать-то давай! Может, и по стопочке! Если американский советник отвернется. – И Витюшка подмигнул.
– Нет, Вить, вы без меня сегодня.
– А то давай! – Тут он вдруг посмотрел куда-то в сторону и так удивился, что даже лысина сделалась удивленной. – Ты глянь, Леш, чего там!
– Где? – спросил Плетнев и лениво обернулся. – Коза, что ли, опять?
Ничего необычного он не увидел, угол дома, газон, который хорошо бы постричь, кусты, забор с желтыми треугольниками солнца. Из непривычного было только тихое урчание автомобильного двигателя, раздававшееся где-то
– Да… там… две… Две козы-то, – пробормотал Витюшка и скрылся.
Плетнев ничего не понял, встал из качалки и обошел дом.
Возле его ворот стоял длинный, как космический корабль, белый «Мерседес», а рядом с ним Оксана – бриллиантовая река переливалась на шее, стекала в декольте – и Маринка, улыбавшаяся неуверенной, детской улыбкой.
Плетнев замер.
Сердце стукнуло раз, другой, а с третьим ударом у него не стало никакого сердца. На его месте оказалось то, что было всегда, – холодный, блестящий хромированный прибор для перекачки крови.
– Здравствуй, дорогой, – негромко сказала Оксана. – Мы тебя еле нашли.
Алексей Александрович подошел, размотал новую цепь с новым замком и распахнул ворота.
– Добро пожаловать.
– Даже так? – весело удивилась Оксана. – Саша, заезжай.
Плетнев кивнул знакомому водителю и придержал створку.
– Ну, ты прямо Лев Толстой! Босой, и сам ворота открываешь! На покос еще не ходил?
– Нет еще. Здравствуйте, Оксана. Привет, Марин.
– Здравствуй, Лешенька, – тихим голоском выговорила Маринка.
Она не поднимала глаз и была очень хороша собой. Так хороша, какой может быть только фотография в журнале. Но она же не фотография!
– Ну, приглашай! – распорядилась Оксана. – Я скажу водителю, чтобы он занес вещи.
Плетнев, которого все это перестало забавлять, сказал, что с вещами пока придется подождать.
– У меня ночевать негде, – сообщил он, глядя теще в лоб. – Всего два дивана.
– А нам больше и не нужно! – весело возразила она. Все складывалось просто прекрасно, она даже не ожидала, что все так сложится! – На одном я, на другом вы с Маринкой! Ведь мы уже приехали, Алексей! Теперь тебе уж точно не удастся удрать!
Тут она увидела его машину.
– Это чья такая? Рабочих? Значит, пусть они выгонят, а Саша заедет на ее место. Иначе ворота не закроются.
– Это моя машина.
Оксана засмеялась и погрозила ему пальцем.
– Я и забыла, какое у тебя странное чувство юмора! Ну, показывай, показывай свои владения!..
И она пошла по розовой плитке, каблучки стучали.
– Лешенька, как твои дела? – спросила Маринка, не поднимая глаз.
– Спасибо, прекрасно, а как твои?
– Спасибо, хорошо, – выговорила она, осеклась и посмотрела на него в явном замешательстве.
…Почему мне никогда не приходило в голову, что она глупа?! Просто глупа, и все тут!..
У нее были фарфоровые нежные щеки, карие глаза, искусно подведенные черным, длинные ресницы и локоны. На создание локонов обычно уходили часы.
– Я должна тебе сказать, – заговорила Маринка и заправила локон за ушко, в котором болтался большой круглый бриллиант, прошлогодний его подарок ко дню рождения, – я очень, очень переживаю, что все получилось так нелепо!
– Нелепо, – повторил Плетнев.