Среди лесов
Шрифт:
— Усталость чертей не берет, — проворчал Груздев, но тем не менее прибавил шагу за Спевкиным.
А Спевкина словно сами ноги несли на голос гармошки.
Толпа стояла плечом к плечу, задние бегали, подпрыгивали, без надежды протиснуться, тянулись на цыпочках. Спевкин врезался плечом, на него сердито оглянулись, но, оглянувшись, стали тесниться, уступать дорогу: по всей округе Дмитрий Спевкин славился среди плясунов, такому место впереди. Груздев, глянув на Паникратова, кивнул головой: «Идемте, любопытно», стал протискиваться за Спевкиным.
В середине колеблющегося от напряжения круга, пристроившись
Этот поспорит — плясун, известный на Былине.
Дородная Настя Квачева из колхоза «Десять лет Октября» горделиво плывет по кругу и тоненьким, не по ее дородности, голосом запевает:
Ой, трактор идет, Все земельку роет. Тракториста полюбила, Мое сердце ноет…Вокруг нее волчком крутился, работал ногами тракторист и, вдруг застыв, провожая ее, плывущую, взглядом, отвечал:
Эх, лес густой, По лесу тропинка. По душе ли я тебе, Скажи, ягодинка?..Но уже всеми замечен Спевкин, уже к уху невозмутимо стоящего Якова Шумного тянутся губы соседей, что-то шепчут, наверняка лестное про него, Якова, и пренебрежительное про Спевкина. Яков Шумной хмурится. Зрители поняли, что пора свести настоящих плясунов. Раздались крики:
— Хватит!
— Сергей, заводи другую!
Сергей, строже подобрав губы, рявкнул гармонью и смолк.
Тракторист, неуверенно ступая по земле, пошел из круга, подмигивая знакомым.
По неписаному закону признанные плясуны не должны сами напрашиваться, их вызывают девушки. Если девушка плясуну не нравится, тот может не выйти, в этом обиды нет.
Сергей Гаврилов заиграл вступительную, на этот раз медленно, старательно. Настя Квачева, приосанившись, бочком направилась к Якову Шумному. В это время из толпы выскочила Лена Трубецкая, легкая, стройная, мелко перебирая ногами, пошла не прямо, а вдоль по кругу, ближе и ближе к Спевкину. Кто-то в сторонке не выдержал, крякнул:
— Эх, какую девку напустили! Не откажешься!
Лена подошла, притопнула ногой и, заглядывая улыбающимися глазами в глаза Дмитрию, поклонилась легонько и певуче протянула:
— Не откажите, Дмитрий Дмитрич.
У Спевкина лицо побледнело, черты обострились, он одними глазами коротко и благодарно ответил: «Хорошо!» А в это время Яков Шумной сбрасывал с плеч пиджак на чьи-то услужливо протянутые руки.
Сергей Гаврилов был гармонист опытный, он подбавил огня, но немного,
Небрежно прищелкивая каблуком о каблук, равнодушно бросая взгляды поверх голов напряженно притихших зрителей, вышел Спевкин.
У Шумного был свой «почерк». И этот «почерк» с первого же шага уловил Гаврилов и слегка ускорил темп. Яков пружинисто, будто играючи, пошел по кругу; в его походке, в его движениях, в его лице тоже сквозили небрежность и равнодушие, необходимые для хорошего плясуна, но они были у него свои, не похожие на спевкинские.
И как только они, щеголяя друг перед другом и перед зрителями полнейшим равнодушием к тому, что делают, прошли первый круг, Сергей Гаврилов стал ускорять темп.
Ноги Спевкина задвигались быстрей и быстрей, успевая неуловимо прищелкивать каблуком о каблук; но тело по-деревянному не гнется, руки висят плетьми, лицо попрежнему равнодушное; только ноги, подчиняясь подмывающим, хватающим за живое звукам гармошки, живут неистовой жизнью, отдельной от самого Спевкина.
Яков Шумной был поплотнее, покоренастее Спевкина. У него уже чуть-чуть «поплясывали» плечи, руки он заложил за спину, голову круто наклонил, его грубые ботинки с не меньшей ловкостью, чем спевкинские сапоги, выбивали глухую дробь о землю.
Спевкин и Шумной сходились и расходились, и вдруг гармошка в руках Сергея властно рявкнула, разошлась во всю длину мехов, и плясуны ударили вприсядку. Спевкин, казалось, лишь ради забавы касался земли ногами, Яков упругим мячиком прыгал по кругу.
И круг зрителей загалдел, зашевелился; задние навалились на передних.
— Дмитрий! Давай-давай! Вроде наша берет!
— Спевкина! Дмитрия? Вовек не взять!
— Яков, жми, жми! Будь другом!
— Не на-п-пирай!
Паникратов застрял в середине толпы. Вдруг он заметил справа, совсем рядом около своего лица, знакомый завиток волос над упругой, в ровном загаре, щекой. Тесно прижатая толпой к нему, стояла Мария и пока не замечала его. Неожиданно Мария обернулась, и глаза их встретились. У Марии поплыл вверх по щекам до самых глаз румянец, веки с тяжелыми ресницами медленно опустились. Но она не отвернулась, не сделала попытки отодвинуться. Взрыв смеха, крики, аплодисменты возвестили, что кто-то победил. Только тогда Мария, словно заинтересовавшись, повернула голову, но Федор почувствовал в ней то покорное, знакомое, напоминающее Марию в пастушьей избушке… Так они стояли, не глядя друг на друга, плечом к плечу до тех пор, пока народ не стал расходиться.
Победил Спевкин.
Яков Шумной внезапно споткнулся, припал на колено, да так и остался, запыхавшийся, виноватый, смущенный.
— Здоров плясать. Здоров, — повторял он с измученной улыбкой.
А Спевкин, красный, потный, счастливый, кивнул гармонисту, выбросил еще коленце, звонко шлепнув ладонями по пыльным голенищам сапог, и, подлетев к стоявшей впереди Лене Трубецкой, ударил ногой в землю, не переводя духа, но уже хрипловато пропел:
Вороные кони в гору Упираются, нейдут, Разрешите познакомиться, Узнать, как вас зовут!