Среди мифов и рифов
Шрифт:
— В прошлом рейсе на шестом месяце кончились сигареты. И у всех сильно упало моральное состояние. Радисты не вылезали из эфира — дыбали встречное судно. А дело было не так уж далеко от Антарктиды. И надыбали китобойную флотилию. Сошлись с ней. Ну, возглавил я инициативную группу, чтобы на китовую матку ехать за сигаретами и попутно развлечься там, как понимаешь: состыковаться там на орбите с бутылкой, например. Только китобойное начальство, конечно, не дураки. Не шиты они лыком, китобойные начальнички. Посылают к нам китобойца-снабженца. Он подходит с китом под бортом. Дохлый кит. Вместо кранца. Зыбь здоровенная.
Это уже вопрос к мирозданию. Ответа на него реф не ждёт ни от китобоев, ни от собеседника.
Старпом отправляет меня на вельботе за уволенными на берег.
— Тушите фонари, секонд, — говорит он. Мы ещё на «вы». — Идите за толпой к причалу Санта-Каталина, а я останусь за вахтенного.
— Есть!
В первый раз я забираю пятьдесят человек. Вельбот перегружен. Но толпа рвётся домой, толпе надоел уже Лас-Пальмас, толпа истратила деньги и не хочет опаздывать к очередной кормёжке. Пакеты с тряпками, магнитофоны, электрогитары и сумки с бутылками сыплются с мола Святой Каталины в вельбот. Реф в огромном мексиканском сомбреро и пледе с кожаными накладками рушится со Святой Каталины последним.
Говор, гвалт, смех, вопли, щелчки фотоаппаратов.
— Оттолкнуть нос! Малый назад! — ору я командирским голосом.
В гвалте моторист не слышит. Кроме того, он занят рассматриванием женской кофточки в прозрачной упаковке.
Вокруг десятки катеров, шлюпок, вельботов, буксиров. Каждый метр Святой Каталины берётся с бою. С мола наблюдают за нашими манёврами моряки из всех стран мира. Жуют резинку.
— Малый назад!! — ору я, добавляя несколько интимных слов. Они помогают. Моторист перестаёт рассматривать кофточку и поднимает глаза на меня.
— Малый назад!! — ору я в третий раз и тут замечаю, что нас отнесло уже чёрт знает куда и надо давать не «малый назад», а «полный вперёд».
Моторист даёт «малый назад».
Я ору:
— Полный вперёд! — и хочу провести румпель с правого борта на левый. Румпель сокрушительно ударяет в бороду нашего доктора и застревает в ней. Впереди ничего не видно, так как толпа стоит на ногах и головы закрывают обзор.
— Сесть в носу! Простите, доктор! Стоп машина!
Конечно, в самый неподходящий момент испанское десантное судно буксиры оттягивают поперёк бухты. Не хватает врезать ему в борт или перевернуться. В носу никто не думает садиться. Я встаю во весь рост на банке. Очень неустойчивое положение. Непроизвольно вцепляюсь одной рукой в волосы доктора.
— Средний вперёд! Извините, доктор.
Проскальзываем в свежую щель между причалом и отходящим десантным судном под самой его кормой. Господи, думаю я, только бы он винтом сейчас не крутанул!
Не крутанул. Проходят мимо испанские миноносцы у мола Арсеналь, грек, японские «Мару», израильтянин из Хайфы. Очень хорошо, что я изучал гавань Лас-Пальмас в бинокль и по карте. Теперь это служит свою службу. Благополучно тыкаемся в родной борт.
На трапе
Несёмся мимо «Мару». Оттуда машут японцы, просят подвезти на берег. Матрос и моторист оборачиваются ко мне с немым вопросом. Интернациональное братство моряков, чёрт возьми.
— Стоп! Полный назад!
Вельбот превращается в рака. Кое-как подсовываемся под трап «Мару». Прыгают пять японцев. Прём дальше. Дьявол! На встречном английском катере наша четвёрка. Воспользовались оказией и гребут домой. Но у нас японцы. Приходится идти к Святой Каталине, хотя нам уже нечего делать там.
Японцы поочерёдно перебираются ко мне в корму и тянут лапы для благодарственного приветствия. Жму твёрдые руки японских рыбаков. Небогатые это ребята.
Мешки с луком навалены у них возле самого капитанского мостика. Маленькие крепыши. Угощают сигаретами. Подносят зажигалки.
Один пассажир очень живой паренёк. Садится на корточки возле дизеля, с любопытством рассматривает, тыкает в дизель пальцем:
— Рашен?
— Иес!
Паренёк хохочет. Ему нравится наш дизель.
Опять проходим испанские миноносцы у мола Арсеналь. Весёлый рыбачок оборачивается, вскидывает руки, изображает ими автомат и в упор строчит по миноносцам: «Тра-та-та!»
Испанский офицер в ослепительной белизны форме выпучивает на нас глаза с борта миноносца. Чёрт бы побрал япошку! Он же сейчас под красным флагом, дурак! И у него не написано на лбу, что он с «Мару». Получается, что советские моряки в испанском порту символически строчат по испанским боевым кораблям. Нечего сказать, шуточки! Есть от чего вздрогнуть.
— Прекрати, болван! — ору я, но он всё равно ничего не понимает. Хохочет. Опять «строчит» — по следующему миноносцу. Ему не нравятся вояки, каких бы флагов они ни были, — так следует понимать его озорство…
Швартуемся к Каталине. Вытираю холодный пот со лба. Японцы вылезают. С мола машут какие-то шведы — просят подвезти на рейд. Я скрещиваю над головой руки: «Но!» Хватит на сегодня интернациональной дружбы.
Ночь. Мигает зелёный огонь на южной оконечности восточного мола. Опять без единого огонька в окнах высотные здания Лас-Пальмаса. Погасли рекламы.
Только на гористых дорогах Гранд-Канарии вспыхивают иногда фары полуночных авто.
Лицо здорово горит. Рейсы на вельботе сделали своё дело. Сильнее всего обгораешь, когда солнце просвечивает сквозь лёгкую дымку облаков, отражается от близкой воды и вместе с ветром и солёными брызгами обрабатывает кожу.
«Иней» тоже пробрался в гавань и шлёпнулся на якорь поближе к нам. Так и стоим — «Камчадал», мы и «Иней». Штиль. Но «Иней» покачивается, клюёт носом на неприметной глазу зыби. Какой он маленький с высоты нашего мостика. И каким здоровенным он мне казался, когда я впервые в жизни подписал приёмочный акт как капитан. У моего СРТ имени не было, только номер 4142.
Я вспоминаю долгую игру в прятки со льдами среди островков архипелага Норденшельда. Шестнадцать лет прошло. И уже нет Кости Денисова. Вечный тебе покой, Костя. Долго я плутал по владивостокским улочкам, разыскивая тебя…