Среди падающих стен
Шрифт:
Но вся эта история с "Отелем" не так проста и для состоятельных людей. Бедняки, сетующие на свою судьбу, не знают, как велика опасность, которой подвергаются "счастливцы", не слышат голоса смерти, сопровождающего богатство.
А "счастливцам" - "иностранцам" ведь тоже нелегко: им не дает покоя вопрос, отчего это злодеи, выслеживающие во всех дырах каждого еврея, каждого еврейского ребенка, вдруг подобрели и начали спасать евреев?
Все это очень странно: немецкие отряды взрывают последние бункеры в гетто, рыщут по всем укромным местам, не прячутся
В памяти все чаще всплывают картины недалекого прошлого: и во время акций немцы сознавали у некоторой части евреев иллюзию безопасности, выдавая "рабочие карточки", посылая в мастерские, на фабрики и т.д. И именно этих, уверенных в своей безопасности евреев, немцы уничтожили, когда им вздумалось. Может, и "заграничные паспорта" не что иное, как обман? И никого не могли успокоить письма, прибывавшие из лагеря Витель, откуда евреи писали, что все в порядке и что живут они свободно под защитой Международного Красного Креста. Ведь в июле-августе 1942 года в Варшаву прибывали такие же письма из Треблинки, в них тоже говорилось, что все благополучно и т. д.
В душе каждый взвешивает, зарегистрироваться ли в "Отель Польски" или нет - и все больше склоняется к мысли - "да". Война продлится еще долго, и скрываться станет все труднее и труднее будет не попасть в лапы гестапо.
Нервы напряжены до крайности. Постоянно терзают душу страх и неуверенность. Семь раз избежишь опасности, а на восьмой попадаешься. Лучше уж попытать счастья в "Отеле". Правда, и здесь подстерегают опасности, но зато теплится и искра надежды: а вдруг немцы на сей раз не врут, вдруг и в самом деле решили оставить в живых немного евреев, чтобы показать миру, что не такие уж они убийцы, как всем кажется. А, может, они это делают так просто - из спортивного интереса.
Как тут будешь умником, когда речь идет о жизни и смерти? Кто посоветует, что делать? Тут надо решать только самому. Но серьезные общественные деятели, и в том числе директор "Джойнта", Д. Гузик, дают евреям деньги, чтобы они могли купить эти иностранные паспорта: а вдруг в этом спасение?
12.6.1943.
Наша хозяйка ведет точный счет дням и еврейским праздникам. Еще две недели назад она высчитала, когда будет Шавуот.
Нетерпеливо ждет она субботы и праздников. Зажигая свечи или готовя праздничный обед, она хочет напомнить себе и нам о еврейских традициях.
Она, правда, не получила религиозного воспитания, но справляет праздники на свой лад. Мы можем не беспокоиться - в ее доме с нами ничего не случится, ее молитвы спасут нас.
Вчера утром она сказала нам, что Шавуот начинаются сегодня вечером. Не все были уверены, что она рассчитала верно: один утверждал, что праздник уже прошел, другой - что он будет через неделю.
Первая ночь Шавуот навсегда врезалась в мою память и не из-за праздничных яств, а совсем по другой причине.
Случилось это около 11 часов. Мы уже расставили койки, одну около другой, тесно, как в больнице. Некоторые из нас уже успели лечь, другие раздевались, третьи еще крутились по комнате. Как вдруг мы все замерли на месте: до нас донесся шум приближающейся машины. Он слышался все громче и ближе.
Мы погасили свет, быстро убрали койки, свернули и спрятали постели и побежали в нишу. Все это молча, на цыпочках, чтобы не возбудить подозрений.
Слышим: машина остановилась у нашего подъезда, несколько человек вышли из нее, с улицы до нас доносятся их голоса.
Ясно: гестапо накрыло нашу "малину". Мы стараемся замести следы, авось нам удастся обмануть гестаповцев. А не удастся - пистолеты при нас.
Звонят внизу. Шаги по лестнице. Они приближаются к нам. На третьем этаже они стихают. Решающая минута! Остановились. Стучат в дверь. Да ведь не в нашу - молнией сверкнуло в голове.
А, может, они ошиблись, стучат к соседу, чтобы расспросить о нас? А, может, и у соседа в квартире - "малина"?
Нервы наши напряжены. Темень. В окно пробился свет уличного фонаря, те, кто стояли в освещенном его бликами углу, имели возможность переглянуться.
Многое передумали мы в эти минуты: разумеется, это хороший признак, что они так долго сидят у соседа, если бы они искали нас, то не стали бы задерживаться в его квартире; но пока они тут, рядом, опасность велика.
Наступает критический момент: они выходят из соседней квартиры. Еще минута - и они у нас. Но нет - они спускаются с лестницы. Отлегло от сердца. Чем ниже они спускаются, тем спокойнее мы становимся. Когда шаги затихли, мы окончательно успокоились и принялись гадать, что это было.
Но радость наша оказалась преждевременной: они возвращаются. Мы в ужасе. Но и на сей раз они идут к соседу. И так несколько раз они поднимаются и опускаются. Мы не можем понять, что происходит.
Мы понемногу привыкли к шагам - вверх, вниз - но не успокоились, пока не услышали шум отъезжающей машины. Звук мотора в ночи, всегда пугающий нас, на сей раз - успокаивает.
Мы прислушиваемся к затихающему шуму и чувствуем, что родились вновь.
Наутро хозяйка безразличным тоном спросила соседа, кто это "мешал ей ночью спать". Выяснилось, что соседу привезли товар на машине, разгрузили его, внесли в дом - и машина уехала.
Дорого обошелся нам этот соседский товар!
15.6.1943.
Вчера к нам прибыл Марек Эдельман. "Малина" наша теперь переполнена. Нас 9 человек, не считая Марека Фольмана, который живет у нас временно, до отъезда по заданию "Дрора" на связь с подпольной организацией в Бендине.
Чтобы разгрузить эту "малину", я переселился в другую - на улице Тварда, 31. Здесь живет Шалом Грайек (Стефан). "Малину" организовал его польский друг Фелек Райщак, который купил для этой цели полуразрушенную квартиру, отремонтировал ее сам и сделал там хорошо замаскированное укрытие.