Среди падающих стен
Шрифт:
Даже в те дни, когда Красная Армия стояла уже у ворот, "зеленые мундиры" рыскали по улицам и собирали кровавую жатву. И именно теперь, когда день освобождения уже занимался вдали, немецкий террор был страшнее, чем в те дни, когда на горизонте было черным-черно. У нас было такое чувство, будто мы тонем у самого берега.
Но мы не дали усталости и равнодушию овладеть нами. Мы чувствовали себя отрубленными ветками вырванного с корнем дуба, единственными и осиротевшими, и все же в сердце стучало и не покидало нас сознание того, что мы - сыны народа,
Два месяца - от исхода из Промыка до прихода Красной Армии - были, как и прежде, тревожным временем немецкого господства. Нам предстояло выстоять, но не каждому в одиночку, а всем вместе, хоть и были мы рассеяны и разлучены. Как и раньше, нити связи тянулись от одной "малины" к другой: в Гродзиске, Бервинове и других селениях, где были наши товарищи.
Стены халуцианского дома пали, но крыша его все еще над нашими головами, и он все еще стоит в нашем сердце.
И ДЕНЬ НАСТАЛ...
Морозный день 17 января 1945 года. Стрельба приближается и усиливается. Красная Армия наступает. Кончились бедствия? Кончились страшные годы? Здравый смысл говорит: да. Когда-нибудь это ведь должно было случиться. Но сердце все еще не верит. Может, это еще одно разочарование, как бывало уже много раз.
Соседи передают друг другу: немцы хотят эвакуировать население. Бандиты позаботятся о том, чтобы день их гибели стал и нашим последним днем.
И вдруг, часов в 11 утра, прямо перед моим окном на дороге, ведущей в Варшаву, я увидел немецких солдат с поднятыми вверх руками; Несколько солдат подходят к нашему дому - просят убежища. Кто гонится за ними? Кто нагнал на них страх? Соседний дом мешал мне видеть это. А издали доносится грохот танков. Наверное, немецких. Тогда кто они, эти солдаты с поднятыми вверх руками? Может, это дезертиры, преследуемые своими офицерами?
И вдруг перед глазами вырос советский танк. второй, третий. А там дальше еще и еще, и нет им конца. И красные флаги победно развеваются на башнях. И со всех сторон появлялись, как на сцене, солдаты Красной Армии, мужчины, женщины, молодые ребята. Уверенно шагают они по этой земле, будто испокон веков жили здесь.
Немецких солдат, которые только что шли с поднятыми руками, ведут теперь в плен, сломленных, с опущенными головами.
Я вышел на улицу. Не верилось, что немецкая власть просочилась, как вода, сквозь пальцы. Идет мощная лавина - и кто устоит перед ней? Сердце не может вместить огромной радости. Улица сияет, со всех сторон несутся приветственные возгласы в честь Красной Армии.
В сумерки я вернулся в "малину". Я все еще не мог осознать, что теперь это уже не укрытие.
Мне казалось, что я иду между двумя громадными горами: одна - воспоминания о страшном горе, о жизни в гетто, об опухших, умирающих на улице евреях, о погибших в газовых камерах; другая - гора надежд, радости и счастья для тех, кто дожил. Обе эти горы не оставляли меня и шли за мной до самого дома, как луна в светлую ночь.
Кончились
(из Ш. ЭТТИНГЕР "ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИИ ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА" Часть шестая :
"С середины 1935 года массовые нападения на евреев стали в Польше распространенным явлением. В марте 1936 года жестокий погром разразился в Пшитеке; окрестные жители не удовлетворились грабежом еврейских лавок, а врывались в жилые дома и убивали находившихся в них евреев. В 1937-1938 гг. волна погромов и нападений усилилась еще больше; по мере того как страх перед мощным германским соседом одолевал польскую правящую верхушку, правительственный и общественный антисемитизм принимал все более угрожающие формы. "
"В 1940 г., когда в Польше были созданы первые гетто, в них не угасала оживленная многосторонняя деятельность. Проводились театральные спектакли и художественные вечера; писатели и художники продолжали свою творческую работу; существовали учебные заведения.
Со стороны казалось, что жизнь в гетто протекает более или менее нормальным образом. Несмотря на ужасающую скученность, открывались магазины и кафе. Учреждения социальной помощи оказывали поддержку нуждающимся. Однако уже в 1941 г. произошли крупные перемены. Доставка посылок из нейтральных стран была запрещена, и чрезвычайно обострился надзор за контрабандой с арийской стороны.
В гетто наступил голод, вспыхнули эпидемии различных болезней; смертность приняла устрашающие размеры. В марте 1942 г. начали действовать "лагеря смерти", и нацисты потребовали от "юденратов" выделять людей для отправки туда. Большинство "юденратов" подчинилось этим приказаниям, хотя некоторые из их членов в знак протеста покончили жизнь самоубийством. Под бдительным надзором немецких надсмотрщиков, еврейская полиция сгоняла обреченных на смерть на сборные пункты. Началась агония заключенного в гетто еврейского населения Восточной Европы, осужденного на зверское истребление в газовых камерах лагерей смерти."
"Многие тысячи евреев вернулись сначала из концентрационных лагерей на старые места в Польше, Чехословакии и Румынии в поисках родных, но местное население, годами находившееся под влиянием нацистской антисемитской пропаганды, нередко встречало их с крайней недоброжелательностью.
В связи с возвращением конфискованных квартир и имущества возникали столкновения, приведшие в некоторых городах даже к погромам. В июне 1946 г. разразился жестокий погром в Кельцах (в Польше), причем было убито несколько десятков евреев.
В июле того же года Польшу покинуло 17.000 евреев, в августе - 35.000. По данным чехословацкого правительства, в течение 1946 г. 200.000 человек перешли границу из Польши. "Бегство" охватило всех евреев, которые были в состоянии спасаться. Массы беженцев концентрировались главным образом в Западной Германии, где в конце 1946г. собралось около 200.000 еврейских перемещенных лиц, единственной надеждой которых была эмиграция. ...")