Среди роз

Дрейк Шеннон

Поэтому неприступная крепость на берегу моря была для пего желанной добычей. Здесь он мог бы жить, пожалуй, даже обрести покой. Тристан не сомневался, что Генрих выиграет борьбу за престол, а народ вскоре привыкнет к нему и смирится. Люди ко всему привыкают. Тристан не убивал Эдгара — тот погиб в бою, отстаивая свои убеждения. Благородная; смерть. А что касается дочери Эдгара…

Тристан стиснул зубы, и с внезапным отвращением уставился на женщину, молча стоящую рядом. Ее серебристые глаза блестели упрямо и вызывающе, но нежности в них не было, и даже когда голос Женевьевы звучал сладко, слова жгли, как каленое железо. Эту редкостную

красавицу природа одарила невероятным изяществом и грацией. Волосы она не заплела и не уложила, и они рассыпались по плечам, обещая неведомое блаженство. Тем не менее Тристан до сих пор считал, что ей нельзя доверять. Он видел, что она нервничает: пальцы ее были стиснуты так, что костяшки побелели. Но, судя по тому, как высоко Женевьева держала голову, гордости и надменности у нее ничуть не убавилось. Пламя тлело в ее серебристых глазах под длинными ресницами. Нежные щеки слегка разрумянились. Несмотря на вызывающую манеру держаться, она была порядком смущена.

Тристану хотелось дать этой особе пощечину, чтобы не видеть больше холодного вызова и надменности в ее глазах, и вместе с тем он жаждал нежных и страстных прикосновений, мечтал насладиться ее прелестью и забыть о боли. Ему не терпелось проверить, прав ли он был, заподозрив, что в этой женщине таится неистовая страсть.

Жаль, что ей нельзя доверять. Какая досада, что она так двулична! Тристан уже предупредил Джона о возможной опасности и отослал половину капитанов отрядов назад к воинам — на случай нападения. Женевьева завораживала его, манила к себе. Он не знал, что ощутит в ее объятиях и сумеет ли овладеть ею… Да, сумеет.

«Если вы так настаиваете, миледи, я согласен. И все же дам вам последний шанс расторгнуть нашу сделку».

— Вам… нравится здесь? — спросила Женевьева.

— Очень. — Тристан подошел к креслу у камина и сел, опустив локти на резные подлокотники и сложив ладони в молитвенном жесте. Он слегка постукивал указательными пальцами по губам. Расположившись спиной к камину, Тристан мог следить и за Женевьевой, и за дверью спальни. Он запер ее изнутри, но пустота в спальне насторожила его. Тристан сидел неподвижно, не сводя с Женевьевы прищуренных черных глаз. Чем дольше он оставался в такой позе, тем сильнее сжимались пальцы Женевьевы. Наконец она не выдержала и снова заговорила:

— Милорд, вам наверняка не терпится избавиться от доспехов. Разве удобно сидеть, если на поясе висит меч?

— Мой меч? — удивился Тристан. Он настолько привык к нему, что не замечал мерных ударов ножен по ноге. — Это почти часть меня.

Женевьева смутилась и прикусила нижнюю губу мелкими перламутровыми зубами.

— Он беспокоит вас? — небрежно осведомился Тристан.

— Да. — Она мило улыбнулась, но не подошла ближе. Казалось, девушка не прочь пококетничать, но боится пробудить в собеседнике зверя.

— Почему же?

— Видите ли, лорд Тристан. — Она наивно захлопала ресницами. — Меч — боевое оружие, он напоминает о крови и смерти. Возможно, именно им был убит…

— Я не убивал вашего отца, миледи, — перебил ее Тристан. — Я сразу понял бы, что мой противник — хозяин замка, но этого не случилось. Я не видел его герба, стало быть, мои руки чисты.

— Но вы объявили ему войну…

— Нет, я пришел просить еды и ночлега! Только и всего. Затем я вернулся и потребовал, чтобы он отказался от присяги на верность, которую дал убийце короля. Однако Эдгар не сделал этого. Как и подобает

рыцарю, он погиб в бою, вот и все.

Пламя гнева взметнулось в глазах Женевьевы, розовые губы побелели и сжались в прямую линию. Тристан приподнял бровь, удивляясь, куда девалось притворное смирение его собеседницы. Он любезно улыбнулся, и Женевьева опустила ресницы, а когда заговорила вновь, ее голос звучал вполне беспечно:

— Милорд, ваш меч внушает мне опасения. Я боюсь за себя…

— Я не воюю с женщинами.

— Но я же сторонница Йорков. — Женевьева подошла ближе к нему.

— И все-таки мне незачем убивать вас.

— В таком случае… — Она осеклась, глубоко вздохнула и нетерпеливо спросила: — Тогда почему же вы просто сидите? Вы привели меня сюда…

— Вы взволнованы, леди Женевьева? Неужели так стремитесь поскорее отдаться мне?

— Я стремлюсь покончить со всем этим!

— Как вы сказали? — Тристан умело изобразил обиду и удивление.

— Я…

— Если вы не рветесь ко мне в объятия, миледи, тогда ступайте.

— Что?! — ахнула она, изумленная его словами. — Я только хотела сказать… видите ли, я и вправду взволнована… Мне еще… — Она осеклась. Чем больше времени проходило, тем быстрее нарастал страх. Ей казалось, что над головой рокочет гром, хотя небо за окном было ясным. Тристан вел себя совсем не так, как предполагала Женевьева, она просчиталась. Будь этот человек очарован ею, он охотно снял бы меч и не стал осматривать комнату. Прежде она боялась, что не сумеет защититься, пока не подоспеет подмога, но Тристан к ней и пальцем не прикоснулся. Он казался невозмутимым.

Тристан был невозмутим, а вот она дрожала под его пристальным взглядом. От этого лукавого и настороженного взгляда предательский холодок пробегал по спине Женевьевы и сворачивался в тугой клубок внизу живота. Тристан сидел совсем рядом, и теперь вместо безликого ненавистного врага перед ней был живой человек. Женевьева не сожалела о том, что он умрет, но сомневалась, справятся ли с Тристаном ее слуги. Надо убедить его снять меч, и поскорее.

Он вновь улыбнулся — отчужденно, издевательски, и Женевьева осознала: Тристан презирает ее, угадав, что за внешней приветливостью кроется неукротимая ненависть.

И все-таки он не прибег к грубой силе, а позволил ей уйти. Вот если бы Тристан оказался жестоким, уродливым чудовищем, она возненавидела бы его по-настоящему и не приняла от него никаких подачек. Тогда ей не пришлось бы признаваться себе в том, что он немыслимо притягателен.

В этот момент взгляд Тристана стал особенно проницательным. Женевьева с трудом сглотнула, силясь представить себе умирающего отца. Опасаясь потерять самообладание, она хотела выбежать из комнаты, но не могла позволить себе этого. Поступив так, она предала бы самых верных своих сторонников. Если она уйдет отсюда, Тристан де ла Тер вскоре обнаружит Майкла и Темкина и убьет их.

— Куда завели вас мысли? — вдруг спросил он, должно быть, заметив страх Женевьевы. Тристан поднялся, и она попятилась, содрогнувшись от вида перекатывающихся под рубашкой мускулов.

«Все повторится», — в панике думала девушка. Он схватит ее за плечи, притянет к себе и обожжет рот своими губами. Ощутив его прикосновение, она вновь задрожит и растает, как масло в огне. Ей не хватит сил даже на то, чтобы удержаться на ногах, не говоря уже о борьбе. И даже когда все будет кончено, на ее губах навечно останется клеймо его поцелуя…