Среди роз
Шрифт:
— Но вы же требовали воду! По крайней мере мне так послышалось. Вы просили ее? Питер, прикажи, чтобы сюда немедленно принесли чан с горячей водой.
Он закрыл дверь и прислонился к ней. Женевьева спиной чувствовала, что Тристан не сводит с нее холодного, безжалостного взгляда.
Горячий трепет охватил ее. Когда Тристан держал ее в объятиях, его взгляд был совсем другим. Но это еще ничего не значит. И ее сопротивление ничуть не задело его.
— А вот и слуги. — Он открыл дверь, услышав негромкий стук. Женевьева не обернулась. Она сидела неподвижно, слушая, как юноши вносят тяжелый
Женевьева обернулась и увидела, что он стоит на прежнем месте. Поставив ногу на крышку сундука, Тристан не сводил с нее глаз. На туалетном столике стоял поднос с едой, над водой поднимался пар.
— Вы требовали чан, миледи.
Он насмехался над ней, наслаждаясь ее замешательством. Заставив себя улыбнуться, она саркастически отозвалась:
— Да. Никогда в жизни не чувствовала себя такой грязной. — Женевьева опустила глаза и чуть вздрогнула, понимая, как глупо сердить Тристана. Но он лишь покачивал головой, словно сочувствуя ей.
— Что ж, миледи, я сейчас же помогу вам.
Женевьева нахмурилась, глядя, как он подошел к туалетному столику и перебрал стоящие на нем флаконы. Наконец Тристан взял один и обернулся к ней с притворной улыбкой.
— Розы! Думаю, аромат роз вас устроит?
Она не ответила, а Тристан подошел к чану вылил в него ароматную жидкость и принюхался.
— Хотел бы я знать, что это за запах — алых роз или белых? А может, это не так уж важно?
Она не шевелилась и не отвечала, настороженно наблюдая за ним. Его улыбка стала шире, и это особенно встревожило Женевьеву. Игривость Тристана пугала ее сильнее, чем его гнев.
— Разве вам не пора вернуться в кабинет? — спросила она, отступая. — Вы же обещали Джону, что вскоре придете.
— Нет, леди, у меня в запасе еще много времени. Я искренне раскаялся, услышав ваши упреки в том, что жестоко обращаюсь с пленниками! И верно: моя пленница буквально тонет в грязи. Каким же надо быть негодяем, чтобы бросить ее в такую минуту?
Он шагнул к ней, обнял за талию, и Женевьева зажмурилась, ощутив его трепет. Напряжение быстро нарастало, угрожая взрывом. Посмотрев в сверкающие глаза Тристана, Женевьева вдруг поняла, что для него она — отнюдь не пленница, а игрушка.
— Не смейте! Я закричу во весь голос! Все в замке узнают, что новый хозяин…
Он расхохотался:
— Само собой, миледи! Услышав такие вопли, все тотчас поймут, что здесь происходит… а кричать вы будете довольно долго. Но время еще не пришло…
— Ненавижу вас! Пустите! — Она увидела, как улыбка сбежала с его лица, оно вновь стало суровым. И Женевьева дрогнула. Разве можно так ненавидеть и вместе с тем испытывать такое… желание? Его она распознала безошибочно: этот жар, возбуждение, дрожь и слабость нельзя иначе истолковать. Только не это!
Тихо вскрикнув, Женевьева высвободилась из объятий Тристана, но поняла, что ей некуда сбежать. Можно было попытаться лишь выиграть время и убедить себя в том, что ей ненавистны эти прикосновения. То, что объятия Тристана возбуждали в ней желание,
Он схватил ее за руку и в упор посмотрел на нее.
— Не надо! — воскликнула Женевьева, но Тристан уже притянул ее к себе и, сорвав халат, понес пленницу к чану. — Прошу вас, не надо…
Она погрузилась в ароматную и горячую воду. Тристан подхватил ее волосы и перекинул их через край ванны, чтобы они не намокли. Действуя проворно и уверенно, он освободился от сапог, чулок, туники и прочей одежды и застыл перед ней, невозмутимый и великолепный.
«Красивое животное, — подумала Женевьева. — Молодое сильное тело, состоящее из мускулов, мощное, сметающее все на своем пути»…
Тристан взял мыло и присоединился к ней. Женевьева увидела, как вода переливается через край чана; сердце ее учащенно стучало. Несмотря на весь ужас происходящего, его тело завораживало ее, не позволяло отвести взгляд. Их колени соприкоснулись; чан был слишком тесным для двоих, и потому Женевьева остро ощущала близость Тристана, испытывала то, чего не желала знать… Их обволакивал аромат роз — алых или белых…
Грубая мужская сила Тристана опьяняла ее, его руки творили чудеса, мощь тела возбуждала. От жаркого поцелуя Тристана у Женевьевы закружилась голова. Ее подхватило и понесло в загадочный мир, где ей оставалось только шептать его имя и подчиняться — не мужчине, а ощущениям, древней пляске внутреннего огня и извечному ритму…
Внезапно на его лице сверкнула дьявольская усмешка, от которой он сразу помолодел.
— Леди, я опять забыл о своем долге — помочь вам отмыться!
Она пыталась разрушить чары, вскочить, но их руки и ноги переплелись. Засмеявшись, Тристан взял ее за руки и притянул к себе, коснулся грудью ее высокой и упругой груди. Их глаза встретились, Женевьева не отвела взгляд.
Она была словно загипнотизирована этими полыхающими глазами.
Мучительный холод исчез. Ее окутало тепло, она не видела и не чувствовала ничего, кроме глаз и рук Тристана, а его поцелуй, горячий, как вода в чане, пробудил в ней страсть. Его ласки обжигали тело.
Наконец он поднялся, увлекая Женевьеву за собой и не сводя с нее пристального взгляда. Вода струйками стекала по обнаженным телам. Тристан перенес Женевьеву на постель. Насмешки прекратились, боль ушла — осталась только страсть, глубокая и всепроникающая. Женевьеву захватил вихрь движений Тристана, она впилась ногтями в его плечи и вскрикнула, ощутив первое прикосновение стального копья. Все завершилось восхитительным взрывом, от которого Женевьева окончательно обессилела. Тристан затих, продолжая обнимать ее. Постепенно оба успокаивались.
Придя в себя, Женевьева закричала от ярости, высвободилась, спрыгнула с кровати и набросила халат. Тристан следил за ней насмешливым взглядом. «Он вправе смеяться надо мной, — с горечью подумала Женевьева, — ведь он так легко подчинил меня себе!»
Но он не смеялся, а лишь задумчиво наблюдал за девушкой, пока она не отвернулась. Охваченная отчаянием, Женевьева пошла к камину. Плакать нельзя, даже после того, как он уйдет. А Тристан скоро уйдет. Оденется, вернется к Джону и через несколько секунд забудет о ней, тогда как она…