Средневековая Европа. 400-1500 годы

Кенигсбергер Гельмут

Интеллектуальное возрождение XI и XII вв

Творческий импульс Каролингского возрождения, влияние которого было ограниченным и краткосрочным, не пережил хаоса, вызванного вторжениями викингов, венгров и сарацин в IX–X вв. Тем не менее достижения Каролингской эпохи не были утрачены безвозвратно. Люди продолжали учиться и изучать латынь, хранить и копировать, украшать и переплетать рукописи. Нужны были только благоприятные условия, чтобы творческие возможности общества проявились вновь и на самом высоком уровне.

Такие условия сложились с наступлением относительно мирного времени и были обусловлены ростом благосостояния Европы, который позволил многим людям не заниматься изнурительным физическим трудом, и более оптимистическим взглядом на мир, характерным для XI в. Хотя монастыри продолжали играть роль центров культуры и образования, настоящее интеллектуальное и литературное возрождение

оказалось связанным с дворами королей, князей и епископов. При кафедральных соборах создавались школы, самой знаменитой из которых в первой половине XII в. стала школа в Шартре, небольшом городе, в 80 км к юго-западу от Парижа. Однако больше всего новых школ открывалось в крупных городах. Города, подобно монастырям и дворам владетельных особ, объединяли людей и уже тем поощряли обмен мнениями и творческую мысль, однако в отличие от монахов и придворных горожане обладали более разнообразными интересами и подготовкой. На первых порах ученики собирались вокруг одного или нескольких известных учителей, с течением времени из таких союзов «учеников» и «магистров» формировались постоянные учреждения, предлагавшие систематическое образование по целому ряду предметов.

В этих учреждениях – университетах – обычно изучали все «свободные искусства»: грамматику, риторику и логику («тривиум»), а также геометрию, арифметику, музыку и астрономию («квадривиум»). Различные университеты специализировались в одном из трех общих направлений знания – медицине, юриспруденции или теологии. В Салерно (Южная Италия) центр медицинской подготовки существовал, вероятно, уже с римских времен; период его расцвета приходится на XI в., когда проявилось благотворное воздействие культурных связей с византийским и арабским мирами. Впоследствии он уступил первенство университетам с более широкой образовательной программой, в частности университету Монпелье в Южной Франции.

Наиболее долговечной оказалась слава Болоньи как центра юриспруденции: именно здесь в начале XI в. возродилось систематическое изучение римского права, как оно было зафиксировано в Кодексе Юстиниана. Разумеется, никогда не прекращалось изучение римского права и в Константинополе. Так называемые глоссаторы снабжали текст Кодекса разъяснениями и комментариями, демонстрируя его внутреннюю логичность и применимость к конкретным ситуациям. Тысячи студентов, в течение многих лет приезжавших в Болонью со всей Европы для изучения права, в большинстве своем были мирянами, а не духовными лицами и, как правило, старше, чем студенты других факультетов: эти люди нередко уже занимали должности в светской администрации или в церковных учреждениях. Наряду со школой римского права в Болонье сформировалась школа канонического права, где комментирование и обучение носили столь же систематический характер. Студенты, в большинстве своем приезжавшие издалека, объединялись в «сообщества» (от латинского universitas – совокупность) и освобождались от действия местной юрисдикции и местного налогообложения. Они сами платили за свое жилье и книги, могли даже определять круг желательных предметов изучения, а также размер платы профессорам. Эти права студентов особо подтверждались императором. Профессора, в свою очередь, объединялись в корпорации и, будучи в основном женатыми жителями Болоньи, подчинялись городскому законодательству. Поначалу оплата профессорам складывалась из денежных взносов студентов, но со временем профессора стали получать постоянную плату от города, не заинтересованного в притоке преподавателей со стороны.

За пределами Италии центры образования находились под влиянием духовенства. Чем Болонья была для изучения права, тем Париж стал для изучения теологии. Кафедральные школы Шартра и Реймса он превзошел только в XII в., главным образом благодаря вдохновенной преподавательской деятельности Абеляра. На протяжении всего XII в. «магистрам» свободных искусств приходилось бороться с ректором университета, назначавшимся епископом Парижа, за автономию своей школы. В начале XIII в. они одержали победу, и университет получил от папы привилегию принять собственный устав. Как и в Болонье, студенты объединялись в «сообщества»; многие из них жили в зданиях при университете, на месте которых впоследствии возникли колледжи, имевшие право получать пожертвования, подобно монастырям и религиозным учреждениям. Самый знаменитый из парижских колледжей, Сорбонна, был основан Робером де Сорбоном, капелланом Людовика IX. Система колледжей распространилась на большинство других европейских университетов, но ныне сохранилась фактически лишь в Англии.

Профессора университетов – духовные лица или миряне – в большинстве своем были профессиональными преподавателями: европейское общество становилось достаточно богатым, чтобы позволить себе содержать таких людей. Но культура в целом все еще оставалась роскошью. Монастырь Рейхенау, находившийся

в одной из самых богатых областей Германии, имел библиотеку приблизительно в 1000 томов, монастырь Крайстчерч в Кентербери – всего около 600, а знаменитый Клюни – и того меньше. Жизнь ученых была нелегкой. «Философы живут не так, как богатые люди, – писала Абеляру его возлюбленная Элоиза, когда он хотел жениться на ней, – и те, кто хочет нажить большое богатство или посвятить свою жизнь вещам мира сего, вряд ли будут преданы изучению Писания или философии».

Из переписки и из автобиографии Абеляра мы знаем о личности и частной жизни этих двух людей гораздо больше, чем о любом другом человеке той эпохи. Абеляр (1080–1142), выдающийся мыслитель своего времени, благодаря глубокой учености и систематическому применению логики к церковным доктринам фактически создал современную теологию. Но в личной жизни – с его любовью к ученице Элоизе, высокомерным и недалеким эгоизмом в отношениях с другими учеными – был характерным представителем того сложного и во многом утонченного общества, которое начинало ощущать разрыв между церковью и государством, между ученым человеком церкви и образованным мирянином. Примечательно, что это общество могло безжалостно наказать того, кто был уличен в противоречивых устремлениях. Абеляра оскопили разъяренные родственники Элоизы, а затем надменный и педантичный Бернар Клервосский подверг его осуждению за недостаточную ортодоксальность.

Вероятно, именно выдвижение на первый план рациональных методов было самым замечательным достижением «Возрождения XII в.». «Мы – всего лишь карлики, сидящие на плечах гигантов, – писал один из крупных представителей Шартрской школы начала XII в. Бернар Шартрский. – Мы можем видеть больше и дальше, чем они, но не потому, что наше зрение острее, а телосложение лучше, а потому, что они поднимают и несут нас на своей гигантской высоте». [75] При декларированном уважении к античности здесь вместе с тем отчетливо прослеживается дух интеллектуального оптимизма: ибо современные карлики все же видят дальше древних гигантов. Со времен «Оттоновского возрождения» существовала концепция «переноса империи» (translatio imperii), обосновавшая идею преемственности власти (светского могущества) от греков к римлянам и далее к германцам. В XII в. по аналогии сформировались понятие «передача знания» (translatio studii) и связанное с ним утверждение о преемственности в передаче знания с Востока на Запад, от греков к римлянам, после которых оно попадает не в Германию, а во Францию.

75

Иоанн Солсберийский. Металогик III A; PL 199 900 С.

Франция стала центром европейской интеллектуальной жизни, однако в этом смысле само понятие «Франция» следует трактовать довольно широко. Оно включало в себя, помимо собственно Франции, и нормандскую Англию, и земли прежнего «срединного» королевства Каролингов, простиравшиеся от Нидерландов через Лотарингию и Бургундию до Средиземного моря. Позже французское влияние достигло Германии, а через нормандцев – Южной Италии. В свою очередь Франция была открыта воздействию извне, прежде всего из Испании и Северной Италии. В каждой из этих стран интеллектуальная деятельность ограничивалась узким кругом людей, которые время от времени путешествовали и нередко знали друг друга. В их среде живым языком общения и интеллектуальной деятельности оставалась латынь: ее они использовали во всех жанрах – в проповедях и трактатах, в юридических сочинениях, в биографиях и исторических хрониках, в поэзии и даже в популярных любовных и застольных песнях.

В то же время господство латыни ставило пределы знакомству с античным миром: лишь единицы владели греческим языком, а поэтому греческие авторы, и в первую очередь Аристотель, были доступны главным образом в латинских переводах. Основная часть греческих текстов попадала на Латинский Запад через нормандское королевство Сицилию, а некоторые – более сложным путем, через Испанию и посредничество арабских ученых. В первые десятилетия XII в. англичанин Аделяр Батский предпринял путешествие по всему Средиземноморью, от Испании до Сицилии и далее в Малую Азию и Сирию, чтобы собрать древние рукописи. Самое славное из его деяний – перевод «Начал» Евклида с арабского на латынь, который приобрел широкую известность и оставался самым популярным учебником начальной математики и начальной геометрии вплоть до XIX в. Как показывает пример Аделяра Батского, греческие тексты нередко подвергались двойному переводу – сначала на арабский, а затем – с арабского на латынь. Не удивительно, что знакомство с античными авторами было фрагментарным и его пришлось дополнять, а во многом и возобновлять в XV–XVI вв.