Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху средневековья

Кошеленко Геннадий Андреевич

Как бы ни было заметно влияние климатических изменений на судьбы древнего населения, эти изменения коренным образом не меняли характера главных ландшафтных зон — гор, предгорий и пустынных низменностей Средней Азии и Казахстана. Более важное значение, особенно на равнинах, имела историческая динамика гидрографической сети среднеазиатских рек.

В древности и особенно в средние века вся Среднеазиатско-Казахстанская историко-культурная провинция являлась ареной взаимодействия и взаимного приспособления двух хозяйственных зон — кочевников-скотоводов и оседлых земледельцев, что определялось территориальным разделением труда, торговым обменом между земледельческими оазисами и обширными пастбищно-животноводческими территориями пустынь и степей. Эти своеобразные экономические формы взаимного приспособления зависели не только

от естественно-географических факторов, но и от соотношения политических сил феодально-племенных группировок, враждующих между собой феодальных владетелей.

В средние века достиг зенита своего развития хозяйственно-культурный тип кочевников-скотоводов, начало формирования которого восходит еще к эпохе бронзы. «Номадный» способ производства сыграл огромную роль в исторических миграционных процессах хозяйственного освоения широкой зоны евразийских степей и полупустынь. Большое развитие эти процессы получили в I тысячелетии н. э., когда, по мнению С.И. Вайнштейна, материальная культура кочевников достигла самого высокого прогресса, широкое распространение получили легкое разборное жилище с решетчатым остовом, жесткое седло со стременами, различные виды легкой и прочной утвари из кожи, дерева, металла и войлока (Вайнштейн, 1973, с. 9).

На севере региона — в Казахстане, в зоне кипчаково-полынных степей ведущая роль принадлежала овцеводству и коневодству, с длительными меридиональными перекочевками и круглогодичным содержанием скота. Южнее, особенно в долинах рек, преобладало полукочевое и отгонное скотоводство (преимущественно овцеводство) в сочетании с поливным земледелием. В среднеазиатском междуречье, в низовьях Амударьи и Сырдарьи, в местах зимовок в средние века сохранялись архаические традиции комплексного полуоседлого хозяйства скотоводов, земледельцев, рыболовов (Итина, 1981, с. 9; Андрианов, 1985, с. 14).

На юго-востоке (в Туркмении) в составе стада преобладали верблюды, овцы и козы. Характер сезонных миграций был обусловлен расположением не столько пастбищ, сколько колодцев. В зоне гор перекочевки со скотом носили вертикальный характер. В условиях большого разнообразия горных ландшафтов формировались различные виды выпасов скота: отгонно-пастбищные, стойлово-выгонно-яйлажные и др. (Кармышева, 1982; Андрианов, 1985, с. 234).

В южной части Среднеазиатско-Казахстанского региона в долинах рек и в зоне предгорий с глубокой древности формировался хозяйственно-культурный тип пашенных земледельцев с ирригацией.

Археологическое изучение древних и средневековых памятников и форм ирригации выявило большое разнообразие в соотношении скотоводства и земледелия в пределах трех основных природных зон — равнин, предгорий и гор (Андрианов, 1989). В зоне предгорий и на берегах небольших равнинных рек начало орошения связано с лиманами и подпрудным регулированием паводков рек и ручьев. Обитатели земледельческих оазисов накопили большой опыт в орошаемом земледелии. Навыки ирригации проделали большой путь — от болотного или лиманного земледелия через регулирование паводков с помощью обваловки и сооружений плотин и дамб к сложным оросительным системам, регулированию сезонных разливов рек в масштабе крупных речных бассейнов. Большого прогресса ирригационная техника достигла в средние века, когда были созданы эффективные водорегулирующие устройства, широкое распространение получили водоподъемные колеса-чигири, что сократило объем трудовых затрат по очистке каналов. Высокого развития достигла культура земледелия, возделывались пшеницы (мягкая, круглозерная, карликовая), ячмени, просо, джугара, косточковые (абрикосы, персики, яблоки, груши, гранаты и др.), виноград, овощи, различные технические культуры, в том числе хлопчатник (Вавилов, 1929, с. 1–91).

В зоне предгорья был накоплен богатый опыт орошаемого земледелия на горных покатых террасированных склонах, конусах выноса горных рек. Там, где выпадало в горах достаточно зимне-весенних осадков, широкое развитие получило неполивное, богарное земледелие (Андрианов, 1989, с. 76).

Еще Н.И. Вавилов отмечал, что «неполивное земледелие в горных районах Центральной Азии —

Афганистане и сопредельных областях Таджикистана существовало в двух формах — озимые посевы (терамаи) и весенние (богаре)» (Вавилов, 1929, с. 219). В бассейне Вахша, Кафирнигана и Сурхандарьи культивировались как высокосортные сорта хлопчатника, так и субтропические культуры — сахарный тростник, гранат, хурма, а также сахаристые сорта винограда, самые разнообразные плодовые. В Дарвазе и на Ванче выращивали шелковицу и тут. Мука из ягод этих деревьев составляла в средние века повседневную пищу горных обитателей. В соседних районах важнейшую роль играл абрикос, а также яблоня, груша, грецкий орех (Саушкин, 1947, с. 395).

На протяжении столетий в Среднеазиатско-Казахстанской историко-культурной провинции складывались взаимные отношения не только двух преобладающих хозяйственно-культурных типов — оседлых пашенных земледельцев с ирригацией и скотоводов-кочевников, но и целого ряда переходных форм. В древности и в средние века эта динамическая историко-географическая система меняла свои границы. В эпоху бронзы и раннего железа эти границы соединял сако-скифский мир от причерноморских степей до центральноазиатских нагорий. В античности границы продвигались далеко на юг (при Ахеменидах, Кушанах и позже, в период арабского завоевания), вплоть до Северной Индии и Афганистана. Культурные и торговые взаимоотношения то связывали в тесный узел евразийские торговые коммуникации Великого шелкового пути от Китая до Европы, Византии, то заходили далеко на север и северо-запад, объединяя в средние века Среднюю Азию и Казахстан с Поволжьем и Западной Сибирью (племенные союзы огузов, кимаков, кипчаков, хазар и др.). Установление в XIX в. государственной границы Российской империи на юге (от устья Атрека, верховьев Пянджа, Памира и Джунгарского Алатау) способствовало превращению этого государственно-политического рубежа в очень важный историко-культурный рубеж нового времени.

Общие сведения о Средней Азии в эпоху раннего средневековья.

(Г.А. Брыкина, Г.В. Шишкина)

Начало эпохи раннего средневековья (IV–V вв.) — наиболее темный период в истории Средней Азии. Процессы, связанные с изменением социально-экономических отношений, привели к крушению крупных государств, нарушили сложившиеся связи. Это ослабило экономику и вызвало кризис во всех культурно-исторических областях региона.

К началу IV в. прежде могущественное Кушанское царство сильно сократилось и в значительной степени утратило свое влияние, что было обусловлено как внутренними, так и внешними причинами. Широкая экспансионистская политика Сасанидской династии во многом способствовала экономическому ослаблению этого государства, что в конечном счете привело к его распаду на множество больших и малых самостоятельных владений.

Археологические исследования подтверждают почти полное прекращение жизни многих крупных городов Средней Азии, запустение целых оазисов, сокращение орошаемых земель (Толстов, 1962; Мандельштам, 1964, с. 53; Массон М., 1949, с. 52–53). Сокращение городской территории прослежено в Согде (Афрасиаб) (Шишкина, 1973, с. 99), Ташкентском оазисе. В Фергане затухает жизнь крупнейшего города — Мархаматского городища, которое А.Н. Бернштам отождествлял со столицей области г. Эрши (Бернштам, 1951, с. 10; 1952, с. 252).

Период IV–V вв. во всей Средней Азии характеризуется изменением многих форм материальной культуры: типа расселения и жилищ, топографии городов и оазисов, технологии изготовления и отделки поверхности керамики. В свое время С.П. Толстов на основании материалов из Хорезма убедительно показал, что причину этих перемен нужно искать в коренных изменениях социально-экономического строя (Толстов, 1948). К этому же мнению пришли впоследствии и другие исследователи (Дьяконов М., 1953, с. 292; Давидович, Литвинский, 1955, с. 159; Мандельштам, 1964, с. 53; Массон В., 1968, с. 100).