Средство от облысения

Нестерова Наталья Владимировна

– Можно за деньги. Платите и копайтесь.

Лена открыла сумку, достала кошелек.

– Не мне! – процедила Анна Ильинична. – Через бухгалтерию, третий этаж, двенадцатая комната. Я мзду не беру.

Лену грубость архивариуса не испугала.

Лена знала таких женщин. Особенно много видела в провинции, когда приезжала к родителям Володи, да и соседки по дому – словно родные сестры Анны Ильиничны. Они давно махнули на себя рукой, не следили за туалетами и прическами, перманентно находясь в схватке с жизнью: с вечным безденежьем, перелатыванием старых платьев, в думах о запасах картошки

и капусты в сезон, жесткой экономии на модную кофточку для дочери-подростка или джинсов для сына, – эти женщины старели стремительно и обрастали защитной оболочкой из грубости, сварливости, колючести. Если боец находится на передовой, в тыл – только при ранении, он вынужден поддерживать постоянную боевую готовность. Не исключено, что и Лена Соболева превратилась бы такую же луковицу – ковырни, заплачешь, не подвернись ей денежная и необременительная работа или муж с меньшей, чем у Володи, ответственностью перед семьей.

– Дайте мне три минуты! – попросила Лена. – Послушайте!

И она принялась быстро рассказывать Анне Ильиничне о своем патентном бюро, о Канарейкине и о том, как честные изобретатели страдают от его коварства.

– Что платят за изобретение? – спросила Анна Ильинична, когда Лена замолкла.

– Сто минимальных зарплат, – на чистом глазу соврала Лена.

– Холера им в печенку! – ругнулась Анна Ильинична. – Минимальная – это моя. Коту на минтай не хватает. Пошли. Какие, говоришь, тебе нужны года?

Лена рылась в бумагах до вечера, нашла еще три ворованных изобретения. Анна Ильинична как бы не замечала Лену, только на вопросы, где что находится, отвечала и показывала. Но когда они выходили из здания архива, сказала:

– Приходи завтра, доведи уж до конца.

Лена пять дней ездила в архив, как на работу. В свое бюро заглядывала рано утром, когда точно не могла столкнуться с Булкиным. Искала в разгроме нужные документы и убегала.

Анна Ильинична постепенно привыкла к Лене.

В первый день Анна Ильинична смотрела на Лену как на постороннюю. На второй день принесла откуда-то удобную стремянку, вместо той, с которой Лена опасалась грохнуться.

На третий день Анна Ильинична позволила для убыстрения работы не ставить вытащенные папки на место – сама потом уберет. Последние два дня Анна Ильинична полностью посвятила Лене и ее поискам.

Тот же процесс наблюдался и во время их обеденного перерыва. Вначале Анна Ильинична решительно отказывалась от Лениных бутербродов и пирогов. Потом согласилась попробовать маленький расстегайчик с вязигой, похвалила и дала толковый совет, как можно дешевую рыбу путем припаривания и окрашивания морковным соком замаскировать под благородный лосось. В последний день Анна Ильинична от торта, принесенного Леной, не отказывалась и даже согласилась взять оставшийся кусок домой.

Как бы реагировала Лена, если бы какая-нибудь известная личность, вроде телеведущей или модной актрисы, вдруг прониклась к ней, Лене, сердечным расположением, она не знала. Да и какое дело знаменитостям до нее?

Но то, что Анна Ильинична сменила гнев на милость, колючесть на мягкость, значило для Лены очень много.

Расчувствовавшись, Лена рассказала Анне Ильиничне за обедом про горе-злосчастье, которое вползло в ее

семью. Муж ошибочно приревновал ее и ушел из дома. Потом обнаружилось, что он сам не без греха. На работе подлоги вскрылись, дети чудят. Но главное – Володя. И все запуталось, как клубок шерсти, с которым котенок играл, – не размотаешь.

– Какое хорошее время у тебя сейчас! – неожиданно сказала Анна Ильинична и впервые улыбнулась.

Улыбка, забытая, непривычная для мышц лица, сделала ее похожей на беспомощную старушку, впавшую в детство. Но в то же время увиделось очевидное: что была она когда-то молода, красива, смешлива и неопытна.

– Что хорошего? – поразилась Лена.

– Замечательное время! – подтвердила Анна Ильинична.

Она смотрела в одну точку на противоположной стене, будто прокручивала перед глазами картины молодости. И говорила как бы сама себе:

– Мой Николай, муж, был во всех отношениях прекрасным человеком. Но как выпьет! Выноси святых! Такая похоть из него прет, не остановишь! Какая баба – ему не важно, кривая, косая, одноногая – лишь бы чужая. А я вроде сестры ему становлюсь. Трезвый – нини! Проспится, волосы на себе рвет, козлом себя обзывает. После того, как я расскажу про его выкрутасы. Сам-то ничегошеньки не помнит. И: «Нюрочка, любимая, дороже тебя никого нет! Только ты мой свет в оконце!» Сколько слез я, глупая, пролила! Как терзалась!

– Ваш муж умер? – тихо спросила Лена.

– Наполовину. Парализовало его, два года лежит. Говорить не может, только мычит. В пеленки его кутаю, потому что под себя ходит.

– Как же это случилось?

– Инсульт. Врачи говорят, давление было высокое, а мы не знали. Да кто его мерил, это давление, мужикам? Пашет и пашет как вол. Голова у него иногда болела. Таблетку анальгина дашь, и забыли. А сыночек в армии у нас сейчас. На подводной лодке матросом служит. Я как представлю: в железной банке, под толщей ледяной воды… Что с лодками у нас подводными случается, сама знаешь… А если война?

Анна Ильинична горько вздохнула, с трудом оторвала взгляд от стены, перевела на Лену:

– Поэтому вот что я тебе скажу, девонька! Время твое счастливое, и дурью не майся. Ну, почудит-почудит мужик да и одумается. На работе неприятности – тьфу! Нервы серьезно мотать оснований нет. Дети, конечно, присмотра требуют, но на то они и дети.

Лена ругала себя за привычку переносить события чужой жизни на собственную. По телевизору показали женщину, которая миллион выиграла. «А что бы я на миллион купила?» – мечтала Лена. Сосед Валера жену побил, она среди зимы в темных очках ходит, синяки закрывает. «А если бы Володя на меня руку поднял?» Ужас! Наверное, умерла бы.

И то, что рассказала Анна Ильинична, Лена приняла близко к сердцу, испугалась за Володю. Каждые десять минут бегала звонить мужу на работу. Но его не могли позвать к телефону: то на совещании, то на другой территории, то в котельной…

Володя, когда ему сказали, что пять раз звонила жена, а сейчас трубка лежит, потому что Лена сказала: не кладите, я подожду, – помчался в кабинет пулей. Что-то случилось!

Во-первых, дети – вечная тревога! Петька особенно, мина замедленного действия. Во-вторых, родители – пожилые, не ровен час…