Срочный груз из прошлого
Шрифт:
Не прошло и пяти минут, как темноту двора рассек свет фар — это, тихо урча двигателем, к нам подъехал микроавтобус «УАЗ», как ни странно, отнюдь не бело-красного цвета. Звонко щелкнула дверь.
— Этот, что ли? — раздался чей-то голос.
— Этот, — ответил один из мордоворотов.
Я увидел, как из машины вышли двое с шайбами ничуть не меньше, чем у моих обслуживателей. Кажется, теперь я влип окончательно.
Эти двое без всяких церемоний вздернули меня за руки и не слишком культурно впихнули в машину. Двери захлопнулись, и машина тронулась.
Так. Кажется,
В машине было темно, никаких окон в ней я не обнаружил. А жаль. Интересно было бы посмотреть, куда меня везут… Впрочем, если едешь на собственные похороны, нет смысла интересоваться дорогой. Теперь-то мне вряд ли удастся смыться.
Машина остановилась… Так, сейчас… Нет, поехали дальше. Снова остановились… Ага, мотор заглушили. Вот теперь, кажется, приехали.
Открылась задняя дверь, и на бледном фоне возникли два квадратных силуэта.
— Выходи, — услышал я.
Что за черт! Меня, оказывается, привезли вовсе не в лес и не в поле. Рядом виднеется какое-то здание, слегка напоминающее нашу среднюю школу… Нет, сопротивляться я не в состоянии. Надо выходить.
Охая и кряхтя, я выполз из машины, и только тогда понял, куда меня привезли. Сволочи!
Я рванулся. Но сопровождающие были начеку. Отделаться от них не было никакой возможности, и я, пока они волокли меня к тускло освещенному входу, начал что-то говорить им, вернее, срывающимся от страха голосом нести жалобную чушь. Сопровождающие, по-видимому, местные санитары, и ухом не вели. Затащив меня на второй этаж и проведя по пустому коридору, они впихнули меня в какую-то комнату, даже, скорее, камеру с голыми шершавыми стенами и гладким металлическим полом. Все это заняло немногим больше полуминуты.
Я плюхнулся на привинченную к стене деревянную скамью. Все, допрыгался. Теперь, надо думать, меня начнут лечить. От атомной шизофрении с осложнениями. Возможно, будет хирургическое вмешательство… Но нет, стоп! Отсюда я все равно рано или поздно выберусь…
Впрочем, я недооценивал нашу исправительно— воспитательную терапию.
Минут через двадцать лязгнул засов, в комнату вошли эти же два санитара и с ними кто-то третий.
Но и сейчас я оказался совсем не на высоте. Меня даже ни разу не стукнули. Просто двое быстренько завернули мне руки к хребту, а третий… Третий закатал мой правый рукав, и я почувствовал боль укола в сгибе руки. Через несколько секунд меня отпустили, и все трое, не оглядываясь на мою персону, вышли из камеры.
Некоторое время я ошарашенно смотрел в закрытую дверь. Мысли скакали, как сумасшедшие — я ожидал всего, чего угодно, но только не этого. Насколько я мог судить по книгам, фильмам и рассказам непосредственных участников, подобных способов обезвреживания неугодных свидетелей отечественная криминалистика еще не знала.
…Железная дверь вдруг изогнулась совершенно неестественным образом, полированный пол мягко поднял свои края, так что его центр, в котором стоял я, медленно стал проваливаться вниз. Яркий
Сидя на плавно колыхавшемся полу, я отчетливо видел плывущие по воздуху фотоны — мягкие пушистые шарики, которые медленно проходили сквозь меня, вызывая совершенно невероятное наслаждение…
Дальнейшее помню плохо. Через какое-то время я вдруг обнаружил на себе больничную пижаму и растоптанные шлепанцы. Еще я смутно помню неизвестного мне человека в белом, которого иногда называли «Яков Моисеевич», иногда — «доктор Ландберг». Нередко перед собой я видел чью-то усатую физиономию, которая долго и нудно задавала мне однообразные вопросы в моменты просветления. И еще в память врезались стройные женские ноги, появлявшиеся всегда именно в ту минуту, когда я больше всего нуждался в очередном уколе…
Глава восьмая
Какое-то время мы смотрим друг на друга и молчим. Я, конечно, слегка удивлен, потому что Алексей Теплов еще в прошлом году ходил первым штурманом на рефрижераторе и не собирался бросать то место. Он, по всей видимости, поражен еще больше — как это Андрей Маскаев, уже не первый год торчащий на береговой работе, вдруг оказывается во время рейса в камбузе толкача, да еще в таком странном, мягко говоря, виде. Однако он задает мне совсем не тот вопрос, которого я могу ожидать:
— Слышь, мужик, ты кто такой, а?
— Не узнаешь, что ли?
— Нет, конечно… И как ты здесь оказался?
— Леха, как я здесь оказался — про это лучше не спрашивай.
— А откуда ты меня-то знаешь?
— Да я же Андрей, Андрей Маскаев… Господи Боже, Леха, мы же с тобой в одной группе три года учились…
— Андрей?.. Нет, не может быть. Я же тебя узнать не могу. Нет, ты шутишь, наверное; это не ты.
— Да как это — не я? Помнишь, как мы с тобой на «румынке» практику проходили? А как на защите вместе отдувались? Ты что, за полгода забыл, как я выгляжу?
Алексей молчит, глядя на меня с ужасом.
Я, проведя рукой по лицу, нащупываю жесткую бороду. Ну конечно, сразу меня можно и не узнать… Алексей протягивает мне руку, извлекает из щели и говорит:
— Пошли-ка ко мне. Там и поговорим.
При этом он старается смотреть куда угодно, только не на меня. Я говорю:
— Леха, нельзя, чтобы меня здесь увидели. Я вне закона сейчас. Если тебя кто спросит…
— Кто спросит? Кто спросит, тот сам и ответит.
— Так ты кем здесь работаешь? Штурманом? Первым?
— Ага, первым. После Бога… Так что никого не бойся, пошли. Меня долго уговаривать не приходится. Я думаю о каюте — о т е п л о й и с у х о й к а ю т е, и мне становится на все наплевать. Мы выходим из камбуза и идем по коридору. Ноги у меня подкашиваются, я спотыкаюсь и с трудом удерживаю равновесие.
— Ну и ну, — бормочет Алексей и грубовато хватает мой локоть. — Шагай, шагай. Сдается мне, сейчас ты расскажешь весьма занимательную историю.
— Очень занимательную, — соглашаюсь я.