Срок приговоренных
Шрифт:
— Нужно задержать вылет и проверить весь багаж пассажиров, — предложил Чупиков.
— Никто не разрешит без веских оснований задерживать международный рейс, — возразил Демидов. — И где доказательства? Что мы знаем кроме того, что четверо неизвестных пытаются улететь в Швейцарию? Я уже не говорю о сотрудниках ФСБ. Если они прикрывают эту операцию, то нам тем более не разрешат задерживать самолет. Нет, это не выход.
— Собери вещи, — кивнул Чупиков Резо. — Мы сейчас уезжаем.
— Куда? — понурился тот.
— Что-нибудь придумаем. Давай
Резо поспешил в спальню. Проводив его взглядом, Чупиков негромко сказал:
— Волнуется парень, нервничает.
— Я тоже, — признался Демидов. — Чем больше думаю об этом деле, тем больше нервничаю. Кажется, мы с тобой влипли в очень скверную историю. И письмо пропало. И этот уголовник Бурый. Все совпадает каким-то… странным образом. Да, я тебе не говорил? Кто-то подкинул прокуратуре бомжа, который якобы угнал грузовик и врезался в нашу машину. Но я видел, как нас ударил грузовик. За рулем профессионал сидел, а не бомж.
— Что думаешь делать?
— Сначала вас спрятать. Обоих. Потом вернусь в управление. Я записался на прием к начальнику МУРа. Сегодня вечером он меня должен принять. Хочу ему все рассказать. Если он меня поддержит, пойду напролом. Любым способом постараюсь задержать рейс самолета в понедельник и проверить всех пассажиров. Всех до единого.
— А если они вылетают во вторник?
— Не знаю, — признался подполковник. — Дважды задерживать международный рейс никто не разрешит. Будет грандиозный скандал. Но если понадобится…
— С письмом так ничего и не вышло? — спросил Чупиков.
— Ничего. Оно исчезло, испарилось, — проворчал подполковник. — Давай быстрее, а то действительно можем не успеть. Я оставил машину у забора. Могут заметить.
Резо выскочил из комнаты. Он успел надеть пиджак и собрать продукты, оставшиеся на кухне.
— Эти пакеты тоже возьмем, — предложил Чупиков, указывая на два пакета, которые он привез с собой. — Уходим.
В этот момент за забором раздался визг тормозов.
— Черт, не успели, — пробормотал Демидов. — Уходите через калитку. Я остаюсь.
— Нет, — возразил Чупиков, — мы остаемся.
— Остаемся, — поддержал его Резо.
— Ребята, сейчас не время играть в благородных ковбоев. Там приехали профессионалы. Вы ничего не сможете сделать. Уходите. А я выйду на улицу. Там они стрелять не станут.
— Если захотят тебя убрать, то станут, — возразил Чупиков. — Мы остаемся.
— Уходи! — взревел Демидов.
— Нет, — отрезал адвокат, — никуда мы не уйдем. У тебя один пистолет. И еще два у нас. Как-нибудь отобьемся.
— Я устал бегать, — заявил Резо. — И потом… почему они должны нас захватить? Может, это мы их захватим? Вы же подполковник милиции. Вы должны арестовать грабителей, которые хотят забраться на чужую дачу. А мы вам поможем.
— Знаешь, — улыбнулся Чупиков, — с такой командой нам ничего не грозит. Помнишь, как мы брали банду Боярина?
Это было много лет назад. Двое молодых
— Одна машина, — заметил адвокат, — четверо-пятеро, не больше.
— Ладно, — улыбнулся Демидов. — Идите в другую комнату. И без моего сигнала не выходить. Ни в коем случае.
Чупиков кивнул, увлекая за собой Резо. Демидов же достал из кармана пистолет, проверил его и убрал в заплечную кобуру. В следующее мгновение он услышал шаги…
Рассказ шестнадцатый
Мы разговаривали, сидя на кухне. Стрелки часов показывали уже половину третьего. Сын Облонкова то и дело заходил к нам: похоже, мальчику не верилось, что все закончилось благополучно. Наконец он все же отправился спать. Дочь полковника легла в десять, перед этим пожелав нам спокойной ночи. Жена перестала заходить на кухню в половине второго. А мы по-прежнему сидели за кухонным столом.
Странно… Мы работали вместе уже несколько лет, но никогда подолгу не разговаривали. «Здрасьте, до свидания, как дела, принеси, унеси, отдай, передай…» Вот и все наши отношения. Впрочем, ничего странного… Ведь существует некий закон ТКС, как мы его называли. Закон Трудовых Коллективов Спецслужб, первый параграф которого гласил: на такой работе, как у тебя, не бывает друзей, а есть сослуживцы. Под вторым параграфом значилось: не доверяй никому. Параграфом третьим запрещалось впускать в свою личную жизнь сослуживцев. И наконец, правило четвертое запрещало посвящать в служебные дела своих родных и близких. Таков был незыблемый Закон Трудовых Коллективов Спецслужб, который мы неукоснительно соблюдали.
— Напрасно ты влез в это дело, — уже в который раз говорил мне порядком захмелевший Облонков.
Мы уже распили бутылку и оба находились в том душевном состоянии, когда ненавидят или любят друг друга.
— Я никуда не влезал, — объяснял я своему собеседнику. — Откуда мне было знать, что у вас такие секреты? Я случайно там оказался.
— Не нужно было никому ничего рассказывать. — Облонков попытался ударить кулаком по столу.
— Тише. — Я перехватил его руку. — Разбудишь детей.
— Да, конечно… — сказал он, отворачиваясь. — А Семен Алексеевич, он был очень хорошим человеком…
— Был, — кивнул я. — А вы его убили.
— Иди ты… — огрызнулся Облонков, доставая сигареты. — Да никто его не убивал! Это ты виноват, что так случилось.
— Почему я виноват? Почему я должен был молчать? Если бы ты услышал такой разговор, что бы ты сделал? Остался бы сидеть в туалете? Никому бы ничего не рассказал? А если завтра что-нибудь случится, кто будет за это отвечать?
— Уже случилось! — злился Облонков. — Ничего хуже случиться не может. Ты побежал сплетничать к Семену Алексеевичу, а он видимо, кому-то рассказал. И сам знаешь, что потом случилось…