Срок Серебряный
Шрифт:
Но поздняя прогулка по набережной, умиротворение ночного моря, синие всполохи звёзд компенсировали нашу досаду. Шли мимо гостиницы «Ореанда», светящиеся квадраты её окон вкупе со старинными фонарями создавали изящную картинку. Окружающая романтика на нас подействовала как бодрящий напиток, и мы, взявшись за руки, припустили искать такси.
На следующий день Инга снова порывалась ехать на экскурсию, её манило Ласточкино гнездо. Но ехать туда нам было не суждено. К счастью для меня, хотя так говорить нехорошо, потому что Инга заболела.
Она ужасно стеснялась своей
На экскурсию мы снова не поехали, у меня была отговорка: я сказал, что после цистита плыть на теплоходе, где гуляет ветер, ну никак нельзя, коварная болезнь может снова вернуться.
Когда Инга болела, я лежал рядом и страдал. Я ведь мог пойти к Володе, вместе с ним выпить и побалагурить. Но я не смог оторваться от моей болящей родной девочки.
У нас оставался всего один вечер, завтра нам вместе на самолёт. Удивительно, но билеты у нас заранее были куплены на один и тот же рейс. Хотя в Ленинград из Симферополя было два рейса: утренний и вечерний. Судьба нас сводила. Но я уже заранее злился, потому что в ленинградском аэропорту нам придётся разойтись в разные стороны. Ингу будут встречать её родственники, а она ещё не готова им меня представить.
Предвидя расставание, я раздражался на любую мелочь. Вечером мы отправились на набережную, попрощаться с городом и кинуть монетку в море. На парапете набережной сидела компания профессиональных картёжников. Они играли в «очко». Я, считая себя хорошим игроком, влез в игру. Начал продувать все бабки. Инга, пытаясь меня увести, взяла меня за руку, но я выдернул руку и продолжил игру. Вдруг Инга шепчет мне: «Я увидела, что этот в кепке вытащил карту из рукава». Я молниеносно среагировал и схватил шулера за руку и вытащил у него из рукава припрятанную карту. Я потребовал вернуть мне деньги, но меня зажали двое пацанов и приказали сматываться. Но я сопротивлялся и продолжал настаивать на своём. Думаю, где-нибудь за углом мне бы хорошо вломили, но тут подбежала Инга, забрала меня, отказавшись от возврата денег.
По дороге домой она меня корила.
– Что ты, маленький, почему у тебя азарт стоит выше разума? У них же никто не выигрывает. Хорошо, я увидела, что он мухлюет с картами. А то бы ты ещё и в долгу остался.
– Правильно Витёк назвал тебя «корреспондентом „Комсомольской правды“». Хотя, судя по тому, как ты мной командуешь, ты не корреспондент, а секретарь комсомольской организации.
– Илья, я действительно работаю освобождённым секретарём комсомольской организации.
– О, мать! Но я уже давно вышел из комсомольского возраста.
В этот вечер секс не примирил нас полностью. Комсомолка осталась при своём мнении, а мне,
Так как я полностью проигрался, в аэропорт Симферополя нас отвёз Валера Воробьёв. В самолёте мы сидели в разных местах.
А в аэропорту Пулково я увидел, как Ингу окружили. Среди встречавших я заметил высокого худосочного мужика в очках и с шевелюрой длинных тонких волос. Он по-хозяйски обнял Ингу, и они все удалились.
Я решил, что в нашем романе можно поставить точку.
Часть вторая. Северодвинск – Ленинград (1980–1989 гг.)
В конкуренции друзей нет
В Ленинграде, в родной академии, меня ждал «сюрприз». Я должен отбыть на службу в Северодвинск на должность начальника хирургического отделения госпиталя Беломорской военно-морской базы. Ни фига себе – пока нежился в лучах ялтинского солнца, мою судьбу перекроили.
Когда отправлялся в отпуск, знал, что остаюсь старшим ординатором на кафедре госпитальной хирургии в академии. Начальник кафедры Михаил Иванович меня в этом заверил.
Ребята из моей группы уже разъехались, и мне не с кем было перетереть такой «пинок с кафедры». Я вспомнил про верного другана в питейных делах, славного грузина Гочу Голуа. Его умение поддержать друга, его широкая душа толкнули меня позвонить ему и напроситься в гости.
У него на кухне начался невиданный трёхдневный марафон соплей, водки, биения себя в грудь, жалоб на мировую несправедливость и моих рассказов о том, как долго шёл я к своей заветной мечте работать на кафедре в академии и как это всё рухнуло в одночасье.
Про то, что ещё и обломились отношения с женщиной, единственной, которая смогла затронуть мою душу, я молчал и даже себе не признавался, что разрыв с Ингой грыз моё сердце гораздо сильнее, чем провал с кафедрой.
Весь этот горький осадок несправедливости я пытался смыть многочисленными напитками из бара Гочи.
– Понимаешь, Гоча, мой адмирал Бец всё сделал для того, чтобы я стал хирургом. А я говно, даже не смог остаться на кафедре. Я же в ту самую автономку, которая решила мою судьбу, о чём я тогда даже не догадывался, собирался как на войну, набрал в два раза больше растворов, антибиотиков и систем для их переливания. Я предчувствовал! Да! Веришь?
Гоча смотрел на меня выразительными грузинскими глазами и сочувственно кивал головой. Хороший собеседник – это тот, кто не только слушает, но и наливает, и Гоча делать этого не забывал.
– Старшим в походе тогда шёл адмирал Бец. Это всем нам сулило трёхмесячную каторгу, потому что адмирал сам не отдыхал и не давал продыху всей команде. Учения следовали за учениями. Постоянные учебные тревоги задёргали весь личный состав. Напряжение зашкаливало. И вдруг весь этот напряг, который создавал адмирал, прекратился. Мы тогда уже подошли к зоне своей завесы – это такой квадрат, в котором лодка будет нести боевую службу.