Срок Серебряный
Шрифт:
Экзамены я все сдал на пятёрки. Так что пришлось меня зачислить, и я попал в счастливую шестёрку. Двое в группе были моими однокашниками по академии.
Меня назначили командиром. Ребята были со всех флотов, но авторитет мой среди них был не от начальственной должности, а от моего отношения к делу. В общем-то, у нас была вольница, я никого не давил, у меня не было любимчиков, все они были мои друзья…
Воспоминания пролетали у меня в голове. Только сейчас я осознал, через какие сложности прошёл. Учёба была каторгой. Практика наша проходила в больнице скорой помощи, где за дежурство поступало
Весь напряг снимали традиционным способом: выпивка и лёгкие необременительные отношения с дежурными медсёстрами. На романы на стороне времени не оставалось вообще. Я занимался желудочными кровотечениями, а это самый тяжёлый контингент больных.
Но ни на какие трудности я внимания не обращал. Я радовался, что постигаю специальность, что живу в большой хирургии. Я гордился, что причастен к этому, что стою как страж на границе между жизнью и смертью пациента. И так каждый день, по много раз. И дурацкая фраза из фильмов: «Больной будет жить» становится твоим мироощущением.
Учился я под руководством заведующего кафедрой госпитальной хирургии Михаила Ивановича Быстрова. Он был авторитетным хирургом в Ленинграде. Ко мне он относился как к лучшему из-за моего ответственного отношения к учёбе и работе. А явный прогресс в написании диссертации позволил ему ходатайствовать о том, чтобы после распределения меня оставили на кафедре.
Я лежал, думал и думал. Решился позвонить Михаилу Ивановичу. Он мне предложил встретиться завтра на кафедре и сказал одну загадочную фразу: «Кто-то давит значительно сильнее меня».
Да ещё и фразу Гочи я забыть не могу: «В конкуренции друзей нет».
Его зовут Илья. А где он сейчас? Я не знаю
Да, ехать одной на электричке поздно вечером – не совсем приятное ощущение. Обязательно кто-нибудь подсядет: «А дамочка скучает?»
С одной электричкой вроде бы я справилась: из Пушкина, где проходила конференция, в Ленинград я добралась удачно. Теперь быстро лечу в метро и еду на Финляндский вокзал. Мне повезло: электричка в Лисий Нос уходит через пять минут, и я успеваю купить мои любимые вафли в форме ракушки с коричневой ореховой начинкой. Две штуки как раз растяну на тридцать минут поездки.
Электричка совсем поздняя. Страх пытается найти себе местечко в потайном уголке моей души, но я погружаю язык внутрь ракушки, сладкая масса растекается во рту, я забываюсь в наслаждении, и время поездки пролетает моментально.
Выскакиваю в Лисьем Носу. Иду по платформе и вдыхаю ночной, несущийся из садов, фруктово-ягодный воздух пригорода. Воздух сладкий, но по-ленинградски сырой. Бежать от станции недалеко, и я уже через пять минут вижу наш дом.
За забором спряталась освещённая веранда, понимаю, что бабушка ещё не спит. Царапаюсь в стеклянную дверь, бабушка открывает, видит меня и ахает. Ну конечно, нельзя одной так поздно возвращаться.
– Ты почему не осталась в городе?
Я
– Не маши на меня. Ты же до понедельника должна быть на выездной конференции.
– Я оттуда тупо сбежала. Это была не конференция, а блядский шабаш во главе с одной главной ведьмой.
– Инга, что за слова. Тебя кто учил всему этому?
– Ба, не начинай. Тому, что сейчас происходит в пансионате в Пушкине, красивых слов не подобрать. СС там рулит, то есть Света-стопка. Такое у неё прозвище. Так, Ба, не морщись. Днём все пристойно. Программа идёт полным ходом, выступления содержательные. Я, между прочим, тоже выступала с докладом, говорила о нашей работе в ПТУ, о новых подходах к воспитанию рабочей молодёжи. СС одобрительно кивала. Спрячь иронию, Ба! Я обижусь. Знаешь, какие теперь училища в Ленинграде? Или отреставрированные, или заново построенные. А какое у них материально-техническое обеспечение, закачаешься! Учебные кабинеты с современной электронной техникой, бесплатные обеды, комфортабельные общежития. «Пэтэушник» – это обидное словечко совсем скоро исчезнет из нашего лексикона. Будет, как на Западе, элегантное – «синие воротнички».
– Ну что ты меня агитируешь? Ты лучше скажи, почему ты сбежала?
– Вот это совсем неинтересно. Два слова, и больше меня не мучай. Время разгула, от которого я сбежала, наступает после ужина. Часов в девять вечера в каждой комнате начинается пьянка по-крупному. В каждом закутке, за шторами, в тёмных углах идёт совокупление. Не веришь? Я спряталась у себя в комнате и закрылась на ключ. Ко мне стучались, а я сидела тихо, как будто никого нет. Выдержала я всего один такой вечер и решила, что лучше мне уехать.
– А на твоей карьере это не скажется?
– Не знаю. Посмотрим. Ба, какие у тебя пирожные вкусные, буше вкуснее эклеров. У тебя стол накрыт, как будто ты меня ждала.
Я, как маленькая, схватила сразу два разных пирожных и попеременно запихивала их в рот. Так, с полным ртом, и пыталась разговаривать.
– Я буду спать на веранде. Ба, ты меня слышишь?
Ну вот, бабушка уже что-то про меня размышляет, сидит со своими мыслями.
Как же хорошо, спокойно. Я люблю август, но именно здесь, на этой веранде, у бабушки. Окно приоткрыто, и я чувствую запах вечернего сада, особенно остро доносится аромат душистого табака. В тишине слышу, как поскрипывают и стукаются о стекло потяжелевшие ветви яблонь.
В городе, в квартире не ощущаешь, чт'o за месяц на улице, там просто погода. Жара или мороз, важны только градусы, чтобы правильно одеться. В городе всё равно, какой месяц, там нет июня или августа. Там просто лето. А здесь, за городом, важно: июнь, или август, или сентябрь. Каждый месяц здесь имеет свой особый смысл, свой характер. В августе звёзды зажигаются ярче, к сентябрю они бледнеют, а потом снова засветятся в январе. А в городе разве есть звёзды? Фонари, крыши домов их закрывают.