СССР: страна, созданная пропагандой
Шрифт:
Кстати, С. Хрущев так оценивает роль Суслова по отношению к событиям в Венгрии 1956 года, куда были направлены Микоян и Суслов: «Кандидатура Суслова тоже оказалась неудачной. Михаил Андреевич всю жизнь пекся о сохранении в первозданной чистоте идеологических догм, подобно средневековым схоластам, реалии жизни выверял по цитатам из классиков марксизма-ленинизма. Если же не находил у них ответа, он терялся, начинал всплескивать руками, причитать по-бабьи. О возможности противостояния народа своей же „народной” власти классики не писали, и в Венгрии Суслов растерялся».
Суть советской модели коммуникации состоит в том, чтобы отвечать на еще
Многочисленное повторение является не матерью учения, а пропаганды. Чем больше нам повторяют нечто, тем ближе к полюсу истины для нас становится эта информация. Эпоха Интернета, будь она тогда, серьезным бы образом затруднила построение советского государства, разрушив его монополию на истину.
Михаил Геллер пишет: «Цитатность советского языка связана c тем, что используемая цитата несет в себе ответ на вопрос, который может быть задан. Советский язык – язык утверждающий, отвечающий, но не спрашивающий» [20, с. 272].
Шумяцкого быстро убрали, когда этого захотел Сталин, сделав из него очередного врага. Вот официальное обвинение: «Шумяцкий, c 1920 по 1937 год являлся агентом японской разведки и одновременно c 1923 года состоял агентом английской разведки, которым систематически передавал секретные сведения о Красной Армии и выдавал другие государственные тайны. На путь измены интересам революции и рабочего класса Шумяцкий встал в дореволюционный период и с 1908 по 1917 год был связан c царской охранкой, которой выдавал революционные организации и отдельных революционеров». Коллегия признала обвинения доказанными и приговорила Шумяцкого к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение на следующий день» [29].
Это тоже интересный феномен, когда для усиления опасности внутренний враг связывается c внешним в приговорах. Тем самым статус врага явно становится выше, что оправдывает применение против него самых строгих мер.
Кстати, люди в довоенное время из-за отсутствия фильмов многократно смотрели одни и те же ленты. Сила воздействия была такой сильной, что дети приходили, чтобы увидеть, не выплывет ли Чапаев в фильме 1934 года. И он так спасся, когда в начале войны был выпущен откорректированный вариант под названием «Чапаев c нами» [30]. Это был короткометражный агитационный фильм 1941 года, в конце которого звучит призыв из его уст: «Так деритесь всегда, как мы дрались! Или нет! Еще лучше деритесь! Не давайте пощады врагу, а я проклинаю его чапаевским проклятьем. И помните бойцы, Чапаев всегда c вами! Вперед!»
Многократный просмотр одних и тех же лент, несомненно, способствовал переходу их на уровень знаний, а не просто информации. Полученную информацию из кино человек в результате считал единственно правильной истиной.
О самом фильме «Чапаев» так написано в сегодняшней «ретро-рецензии»: «Это был первый настоящий суперхит отечественного проката, на который ходили по десять раз. Это был первый фильм, удостоившийся персонального римейка спустя семь лет (агитационная короткометражка „Чапаев c нами” о том, как при вторжении фашистов Василий Иванович выныривает из реки Урал и, снова живой,
Виктор Мараховский продолжает: «„Чапаев” – это был фильм-эпос о создании нации. Вернее, о ее воссоздании из осколков прежней формы. Фильм о том, как чистое желание выжить и жить собирало заново из этих осколков новый народ, нанизывая его как бусины на новую сверхидею. „Дядь, а за что люди насмерть бьются?” – „За что?… За жизнь!” В начале фильма сам Чапаев – такой же осколок. И в голове у него каша, и какие-то смешные обиды, и дикие представления о равенстве („коновала на доктора экзаменовать и выдать документ!”), и Фурманов его постоянно увещевает: „Ты теперь командир регулярной Красной Армии, а ходишь как босяк”. Но именно потому, что он осколок и потерянная бусина – куда более молодой комиссар заново встраивает его в мир и дает понимание, зачем не молодому уже (за тридцать, по тем временам вполне состоявшаяся личность) экс-фельдфебелю заново кому-то подчиняться и учиться дисциплине. И во имя чего гибнуть. Этот эпос, конечно, был эпосом пополам и страшным, и веселым. Потому что в нем были изображены совершенно живые, как и положено в настоящем эпосе, и далеко не идеальные люди».
Сталин соединил два вида воздействия: индивидуальное и коллективное. Сегодня теория подталкивания строится на том, что человек может изменить свое индивидуальное поведение, если ему поменять коллективные правила. То есть базовым считается путь не от изменений индивидуальных к коллективным, а от коллективных к индивидуальным.
Евгений Марголит увидел следующую характерную черту «Чапаева»: «Решающая же роль в успехе фильма остается за массовой аудиторией, которая, узнав себя в герое, и вчитывает через него в произведение магистральные глубинные смыслы. Вообще, резко возрастающие в раннем звуковом кино активность героя и активность киноаудитории очевидно и наглядно взаимосвязаны. И в большинстве случаев они действительно носят достаточно спонтанный, стихийный характер. Братья Васильевы же изначально исходят из того, к чему приводит внутренняя логика кинопроцесса в раннем звуковом кино, подчас даже вопреки конкретным намерениям самих кинематографистов. Прежде всего – из осознания внутреннего тождества наличной массовой киноаудитории и экранного героя как специфической особенности советского кино. Взаимоузнавание зрителя и героя для авторов „Чапаева” исходно есть важнейшая задача. Соответственно, приобретает вполне конкретный и принципиальный смысл вполне, на первый взгляд, элементарное высказывание Сергея Васильева, которое он неоднократно повторял: „Легко поставить человека на ходули и прийти к тому, отчего мы оттолкнулись, – сделать человека чужим, потому что он слишком великолепен, слишком величествен, ему подражать нельзя. Если зритель не хочет подражать нашему герою, картина теряет свою ценность. <…> Когда действуют Петька или Чапаев, <…> зритель чувствует их близкими самому себе, чувствует в них таких же людей, как он сам, как каждый сидящий в зале, но как людей, имеющих качества, которые хочется иметь, которых еще не имеешь и которые все-таки можно иметь”. Пафос высказывания состоит здесь не столько в провозглашении официального приоритета героя как примера для подражания, сколько в утверждении взаимоузнавания героя и аудитории как основного условия успеха работы» [32].
Конец ознакомительного фрагмента.