СССР: вернуться в детство 5
Шрифт:
Я потёр лицо и с неудовольствием констатировал причину, по которой день показался мне вечером. Небо не то что бы закрылось тучами, а как-то равномерно посерело и набрякло, спустившись почти к самой поверхности моря. При всём при том, ветра особенно не было, только усиливающееся ощущение давящей сверху тяжёлой крышки, как в парящем казане. Вскоре пошёл дождь — крупными редкими каплями. Я надел куртку, радуясь, что она принципе у меня есть, и размышляя: что я буду делать, если дождь превратится в ливень? Котелком воду вычерпывать?
Лодка бодро неслась вперёд. Под ногами начала скапливаться небольшая лужица. Так-с,
*скамьи
**Не тот тент, под который
самому залезть можно,
а тот, что натягивается
вровень с бортами,
оставляя место
только для сидящего у руля,
именно чтобы вода в лодку
не набиралась.
Компас я далеко не прятал, сверился, развернул лодку на запад. С-ка, лишь бы не шторм…
Следующие шесть часов стали… тяжёлыми. Дождь всё подкручивал мощностей и лишь немного не дотянул до ливня. Спасибо, ветер всё ещё не настолько усилился, чтобы сносить меня в сторону господ нетоварищей, но лодка взбиралась на бугры волн с трудом, хоть я и пытался регулировать угол наклона мотора… Хуже того, после каждой волны происходило неизменное «туф-ф!» Лодка спрыгивала с водяного бугра и шлёпалась вниз, ударяясь именно тем местом, где я сидел. Каждый раз, вылетая из воды и падая, лодка начинала вихляться, и приходилось выправлять курс. Сотни, тысячи раз…
Сперва вся эта карусель была терпимой. Потом потихоньку начало отдавать в поясницу. И всё это на фоне нескончаемой череды звуков: дробь дождя по тенту лодки, шум моря, рёв мотора, перемежающийся резким взрыкиванием, если винт вдруг во время очередного прыжка выскакивает из воды, следом — хлопок дна о волну, словно мокрый ковёр выбивают.
К вечеру мне стало казаться, что не ковром шлёпают, а мясом. Причём, моим. В топливном баке плескалось на самом дне, и канистра давно опустела. Спасибо Бобу за то, что повёлся на подначки своих дружков, иначе мотало бы меня сейчас где-то далеко на восток. С другой стороны, кардинально дело это не решило. Ещё минут двадцать — и всё, понесёт меня море, а на вёслах против волны я не выгребу.
Как там говорится — самый тёмный час перед рассветом? Я морально приготовился отчаяться, и тут пелена дождя немного поредела, и чуть правее по борту я увидел серый и довольно безрадостный пологий берег. Господи, дотянуть бы, хватило бы бензина!
СПЛОШНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ
«Охотники за привидениями», предместья Анкориджа — Уэйлс.
По мере прибытия на домашние озёра-базы местных авиаторов, количество неутешительных ответов росло, и лишь последний, крупный, уверенный в себе индеец, подтвердил, что видел мальчика и даже доставил его до ближайшей
— Разве запрещено? — спросил индеец со странным именем Герман, и агенты были вынуждены согласиться, что нет.
Срочный звонок в управление посёлка принёс неутешительный результат. Мальчик пришёл пешком со стороны аэропорта, подбил какого-то приезжего мажора показать ему Малый Диомид, вблизи острова выкинул его из лодки и развернулся в открытое море. Несколько часов назад.
Они сидели в баре и угрюмо пили пиво.
— Много бы я дал, чтоб узнать, как он проскочил незамеченным до самого Эдмонтона, — сказал Фред.
Пол согласился. Да уж. Как пацан добрался до Беллингхема, можно было проследить, едва ли не утыкивая флажками карту. Всех водителей, с которыми он сидел за столами придорожных динеров — особенно того сердобольного мужика, что согласился его подвезти «до дома» — давно нашли и опросили. Переговорили со всеми заправочниками, видевшими «странную худую девицу на крутом спорткаре». И только между Беллингхемом и Эдмонтоном зияла дыра. Это задевало профессиональное самолюбие охотников за привидениями и становилось делом личным.
ЧУКОТКА
Вовка.
Не знаю, какими силами — может, отец Алексей вспомнил про меня и решил замолвить словечко перед Богом — но в залив я вошёл на последних каплях и на глохнущем моторе, притираясь к правому берегу. Ткнулся в галечный пляж, отключил и поднял окончательно заглохший двигатель — да шевелитесь же, ноги! Выволокся по борту на твёрдую землю и лодку вытянул — унесёт же! Оглянулся… и увидел, что стою я на галечной косе метров в двести шириной, а за ней куда более спокойная маленькая лагуна и какие-то, вроде, домики… Да хоть бы и сарайки! Серое-серое-серое всё, невзрачное, камни да редкая трава, дальше вглубь берега угадывались сопки или даже невысокие горы — такие же серо-глинистые и безжизненные, но как же я рад был это видеть!
В ноги неравномерно толкалось, как будто четверо суток на поезде ехал. И руки тряслись, как у алкашей из киножурнала «Фитиль». Не просто руки, всё тряслось… С-ка, дойти надо. Хотя бы до крайних домиков. Но чуть позже.
Я сел прямо на мокрую землю, размазывая по лицу дождь. Неужели Родина??? Руки сами зачерпывали и пересыпали блестящую от дождя гальку пополам с крупным, как гречка, песком.
Стрельнула мысль: а насколько здесь поднимается вода — море же, приливы должны быть? Вот в чём я соображаю совершенно плохо, так это в приливах-отливах. Так. Заставить себя встать. Отцепить мотор от лодки. Что тащить в первую очередь? Первая мысль — мотор, он тяжелее. Вторая: а вдруг лодку без мотора сдует порывом нахрен?
Снял с лодки тент (упаковал, двигаясь совершенно автоматически), перевернул её, надел на себя и такой черепашкой, прихватив рюкзак и канистру, дотащился до ближайших построек. Это не всё оказались сарайки, были и балк и*, парочка — типа наших зимух, чтоб во время охоты или промысла укрыться от непогоды, переночевать, согреться. Воспользоваться таким укрытием может каждый, двери не заперты, только прикрыты на самодельные крюки из гнутых гвоздей и проволоки. Заглянул внутрь — есть примитивная печка, даже немного заботливо разломанных кусков плавника** рядом сложено, по стенкам подобие лавок, столик.