СССР: вернуться в детство 5
Шрифт:
— И что вы?
— Довезли его в нашем купе до Калгари и помогли купить билет до Эдмонтона. Ну, как же не помочь своему брату-ковбою?
— Действительно, — слегка отстранённо кивнула Линда. — А фоток у тебя не осталось?
Должны остаться, зная пристрастие сестры к фотографиям и альбомам.
— Что, интересно на серба посмотреть? — Нэнси уже полезла в сумку.
— Ещё как.
— Смотри! Обыкновенный пацан, я бы в жизни не сказала, что серб.
— Я тоже, — пробормотала Линда.
На фотографии было битком набитое купе, и улыбающийся Володя
— А шляпа у него сразу была?
— Не-ет, ты что! Это я с ним поменялась, на память. Теперь у меня есть настоящая сербская бейсболка, смотри! — и Нэнси вынула из сумки проходящую по всем ориентировкам чёрную бейсболку. — По цвету можно подумать, что сербы — мрачноватые парни, но уверяю тебя, мальчишка оказался очень компанейский, пел, сухариками нас угощал, — Нэнси встряхнула бейсболку и натянула её, гордо приосанившись: — Ну как?
— Обалдеть! — честно сказала Линда. — Извини, мне нужно срочно позвонить.
Д О МА
Вова. Среда, 15 июля. Иркутск.
На третью ночь около четырёх часов утра поезд приехал в Иркутск. Я распрощался с проводниками и вышел на площадь у вокзала, где, как и в Хабаровске, в ряд стояли жёлтые «Волги» с зелёными огоньками в уголке лобовухи. Подошёл к крайнему:
— Здорово, дядь. З а город поедем?
— Далеко?
— От троллейбусного депо километра четыре по тракту.
— Десятка.
Ценник был охренеть какой высокий, если по километражу — раза в три выше, чем положено, а то и в четыре. Но искать другие варианты, привлекать к себе внимание дежурных ментов или топать пешком по ночному городу не хотелось вообще.
— Поехали. Попутчиков не берём.
По пустынным улицам долетели быстро. Я попросил остановиться у следующего за «Ньютоном» садоводства, «Декарта», дождался, пока такси уедет, и зашёл через лес. Мало ли, вдруг ждут меня.
Лес серел рассветными сумерками. Я ушёл за земельное товарищество, на дальний край предполагаемого нашего этнографического парка, где мы с Олькой не хотели ничего корчевать, достал из рюкзака кобуру и оружие. Револьвер проверил и сразу заправил в носок под брюки, остальное вместе с остатками неприятельских денег уложил в припасённый плотный полиэтиленовый пакет от сушёного мяса, тщательно завернул, упаковал в американский котелок. Котелок, чувствуя себя Кощеем — в ещё один пакет, чтоб помедленней ржавел, вдруг долго не достану. Потом срезал топором кусок дёрна (вот, наконец, и пригодился топор!), топором же вырыл ямку, закопал свою нычку. Водой и полиэтиленовой бутыли слегка по срезам полил.
Подумал. Достал маленький, самый первый купленный рюкзак. Предполагать нужно худшее. Если тут контора глубокого бурения продалась напрочь, хрен они от меня получат, а не информацию. Сложил фотоплёнки с картами, фотоаппарат, презервативы (чтоб не объясняться, для чего это). Осмотрел ещё раз развалы барахла. Пожалуй, ножи и хороший компас тоже на всякий случай
Фактически, в куче остались продукты, шмотки и тактический рюкзак. Нормально. Это сложил в «Ермак».
Топорик решил в руках нести. Мало ли кто меня там караулит.
К нашей «Шаманке» я подошёл со стороны противопожарной полосы, постоял у калитки для коз. Вроде, в сарае кто-то ходит. Заскулил Роб — почуял меня, должно быть. На него шикнули. Бабушка!
Я просочился во двор, состроил страшную рожу бросившемуся навстречу псу. Тот чудесным образом понял, что визжать не надо, заскакал вокруг молча, облизал мне руки. Я потрепал его за ушами, сказал тихо:
— Всё, Роб, потом. Фу, — и пошёл в козлятник.
Бабушка собиралась начать утреннюю дойку: готовила козам вкусняшки, тёплую воду и прочее, а по лицу её непрерывно текли слёзы.
— Баба Рая, что случилось?
Она обернулась ко мне и покачнулась:
— Ой, Вова!
— Тише-тише, присядьте. Что случилось, пока меня не было?
Она обняла меня и ткнулась зарёванным лицом в куртку:
— Ольгу-то в больницу забрали!
Я отстранился:
— Как — в больницу? В какую?
Бабушка ещё горше заплакала:
— В психушку…
В груди словно образовался булыжник.
— Вы не плачьте, баб Рая. Это не на самом деле. Это специально, чтоб её защитить.
— От кого? — она внезапно перестала плакать и испугалась совсем по-другому.
— От предателей Родины, — почти механически ответил я. Ну, не скажешь же, в самом деле, что от американцев? С чего бы вдруг такое? — Её там… спрятали. Чтоб никто не мог достать.
Мне самому очень хотелось верить в то, что я говорю. Потому что иначе…
— А как же…
— Всё будет нормально. Я приехал. Я со всем разберусь. Даже не думайте, что Ольга больная. Вот ещё!
— А ты-то…
— Я сейчас вещи оставлю и поеду, разберусь со всеми вопросами. Девчонки у нас?
— Да, спят ещё.
— Вот и ладно. Вы никому не говорите, что меня видели.
— Хорошо, — испуганно кивнула бабушка. Явно сообразила, что что-то тут нестандартное происходит.
Около дома я заглянул в вольер к Робу, сунул маленький рюкзак ему в будку, в самый дальний угол и строго сказал:
— Охраняй.
Роб, для которого в мире воцарилась полная гармония (хозяин вернулся!), с готовностью улёгся у входа в свои апартаменты и приступил к несению службы.
Я вошёл в дом, кинул рюкзак на кровать и достал нашу с Олькой «маленькую» нычку (на срочные внезапные нужды), отсчитал себе пятьсот рублей разными — мало ли что. Переоделся в «простого советского мальчишку», чтоб ничего вообще случайный взгляд не привлекало диссонансом. Из письменного стола достал самодельный кастет, который Ольга иногда использовала в качестве грузика, чтоб бумаги ветром не раздувало, сунул в карман ветровки. Потом подошёл к картине, в которой — я был уверен! — стоял постоянный жучок.