Сталь и песок. Тетралогия

Мороз Игорь

— Не смей! Ничего! Говорить! О моей матери! Ты — яйцеголовый ублюдок! Слюнтяй!

Легко отодрав вырывающегося Косяка, от начинающего выплевывать кровавые сопли Черепа, Дыба устало проговорил:

— Одно и тоже. Каждый день. По вам часы проверять можно, — встав непреодолимой преградой на пути мечущегося по камере Косяка, он осуждающе покачал головой. — Через две минуты один плюется кровью, а другой исходит бешенством.

— Нужна мне твоя мать. — Подымаясь с пола, Череп зажимал пальцами кровоточащий нос. — Только не пойму, в кого ты

такой дебил? Вся родня — уважаемые люди, а ты не человек, а животное какое то.

— Ты у меня еще потявкай! Урод. Я тебя ночью придушу! — Зло глянув на отрицательно качнувшего головой Дыбу, Косяк от досады пнул лежак, — еще всякие доходяги будут меня жизни учить. Вначале драться научись.

Почесав обширную грудь, Дыба произнес:

— Повторяетесь, вы бы хоть повод для драки изменили, — поднимая подушку он уложил ее в специальное гнездо лежака. — Давайте, порядок наводите — поверка через пять минут.

Не успевший остыть Косяк, как попало побросав все постельные принадлежности по секциям, мрачно наблюдал, как аккуратно складывается Череп. Пробурчав под нос очередное ругательство о дотошности доходяг, демонстративно спросил у Дыбы:

— А кто сегодня нас пасет?

— Летуны.

— О!.. летуны — пердуны! — потирая руки и в предвкушении развлечения, улыбнулся воспоминаниям Косяк.

На, что Дыба начал закатывать рукава и ласково произнес:

— Еще раз такую подставу выкинешь, я тебя сам урою.

— Ну, я-то при чем, я откуда знал, что они такие нервные? Подумаешь, сравнил продувки сопел с… естественной реакцией организма.

— Подумаешь, подумаешь, — передразнил Дыба, — только из твоих подначек начальник караула понял, что с таким развороченным соплом ему на штурмовик и двигатель не нужен.

Довольный собой Косяк, гордо выпятил грудь, и заявил:

— Ну, нет у него чувства юмора! Нету, — повернувшись к очкарику, смерил оценивающим взглядом. — Вон даже Череп, и тот понял шутку.

— Чувство юмора у него есть, очень даже есть, — покачал головой Череп, — шесть часов драить тамбурный шлюз носовыми платками, чем не чувство юмора?

Заслышав топот за бронированной дверью, Дыба встал перед входом.

— Вы как хотите, а лишние часы в день освобождения я заполучить не хочу.

Раздалось шипение клапанов, койки втянулись в стены, и количество теней уменьшилось. В просторной камере уже без опасности стукнуться лбами могли разминуться с пяток человек, кабы еще работало полное освещение.

По авторитетному мнению психологов, скудость освещения необходима для формирования тягостного ощущения и чувства полной подавленности, которая создает у арестованных надлежащее настроение и делает оных полностью готовыми к процессу трудотерапии, но если поинтересоваться у самих арестантов, то можно услышать о других причинах такого освещения.

Нехватку осветительных плафонов некоторые объясняли дефицитом такого рода продукции на черном рынке столицы. С давних времен повелось делать военную продукцию намного качественнее

ширпотреба, что непременно сказывалось на спросе. И в процессе удовлетворения спроса участвовали все, кто мог и как мог, в том числе и начальник гауптвахты прапорщик Усачев, честно "списывая" оборудование, которое "не выдерживало нагрузок" (то есть, нерадивости арестантов) и якобы неисправимо ломалось, вырабатывало свой ресурс и вообще никуда не годилось. Ну, а куда оно потом девается, никто не знал, кроме перекупщиков и кляузников — таких же прапорщиков, только не имевших доступа к кормушке.

Но как всегда после длительных и тяжелых проверок, проверяющие с покрасневшими лицами и драконьим выхлопом перегара подавали бодрые рапорты, что все происходит "согласно устава и нормативных документов". И вообще данный объект нужно ставить в пример как образцово показательный.

Так, что в итоге, завистники копили силы для очередного списания, ну, а курсантам эти дела были вообще" до лампочки", главным в этом заведении для них было отбыть работы, в которых они участвовали наравне с автоматикой, зачастую и заменяя ее. Хотя присутствие человека в тех. процессе было вовсе не обязательно, но конечно командованию виднее. И арестанты не прохлаждались на лежаках как "проститутки в соляриях", а занимались полезным делом, заменяя, где возможно автоматику, оберегали ее от изнашивающего труда и тем самым увеличивали ее работоспособность и долговечность.

— Все. Косяк, замри! — скорчив грозную рожу, Дыба показал кулачище размером с голову, — И без фокусов мне, а то я уже тебе "сопло" надеру!

Придав лицам выражение преданности и полной готовности моментально броситься на исправление всех возможных поломок, арестанты замерли под мигающим огоньком камеры наблюдения. Послышался далекий звук открывающихся тамбуров, звучный цокот башмаков эхом разлетался в пустых коридорах гауптвахты. Пискнул отмыкаясь замок. Дверь с лязгом втянулась в проем.

— Внимание! Входит часовой! Руки за голову, ноги на ширине плеч! — гаркнул темный контур в ярком проеме двери.

В камеру вбежали двое курсантов с нашивками летного соединения. Быстро окинув взглядами троицу, они замерли у входа, с импульсными винтовками на перевес. Вместо ожидаемого начальника "губы", в камеру важно вошел высокий лейтенант и остановился напротив Косяка. Его глаза сощурились в узнавании.

— Так, так, так. Старые знакомые. Ну, что же. Разводящий, начнем проверку.

Суетливо заскочивший за лейтенантом "летун", блеснув ромбиками сержанта, активировал черный планшет. Уткнувшись в дисплей переносного терминала, гнусавым голосом зачитал:

— Курсант Дыбенко Петр Демьянович. Арест семь суток, за систематическую неуспеваемость.

— Я! — бодро и зычно громыхнул Дыба.

— Курсант Косяков Владимир Владимирович. Арест семь суток, нецелевое использование ресурсов химического лабораторного комплекса.

— Я! — Прекратив ковыряние в носу, с ленцой протянул Косяк.