Сталь и песок. Тетралогия
Шрифт:
— Косяк… — старательно вглядываясь в неподвижно свисающие руки, прошептал Дыба.
— Косяк… — выдержав паузу, Дыба уже настойчивей пробасил вопрос, — ты че, спишь, что ли?
— Тсс… Рыбка… моя, — тихо охнув, прошипел Косяк, грозно показывая напряженно сжатый кулак.
— Какая хоть рыба? — раздражаясь, прошептал Дыба с интересом пытаясь рассмотреть, что там, в клубах творится.
Проснувшийся азарт заядлого рыбака заставил Дыбу окаменеть в напряженной позе. Ничего не рассмотрев, решил настойчиво посоветовать непутевому дитю города:
—
— Не… ласкает…
И тут раздался возмущенный женский голос:
— Слушайте… рыбаки вашу мать…
Появившаяся из клубов чаши девушка, хлестнула "рыбаков" яростным взглядом, нервно выбралась на мрамор. Устало массируя скулы, возмущенно зашлепала мокрыми ногами по полу. Резко обернувшись в дверях, обожгла нагой красотой опешившего Дыбу.
— Все!.. Время вышло еще двадцать минут назад…, так, что со своими поплавками — разбирайтесь сами.
Звук сомкнувшихся дверей раздался как контрольный выстрел. Тихо завывая, Косяк вскочил, разбрызгивая струи воды, повис на Дыбе схватившись за грудки.
— Дыба…, — прошипел сквозь зубы Косяк, — ты… ты…
Не находя слов, пошипел чуть не расплакавшись:
— Ну, чего тебе надо было?! Я же тебе показывал, — не мешай! И вообще, какого хрена ты приперся?!
— Ну, а че я… — виновато потупился Дыба, проклиная себя за такой конфуз, виновато пожав плечами стряхнул Косяка на пол, — …ну ты сам же… рыбка… рыбка.
— Дыба я тебя когда-нибудь… пристрелю, — горько рассмеявшись Косяк присел на край чаши.
Рассматривая понурую фигуру Дыбы — виноватые глаза, как у нашкодившего щенка, не выдержал и начиная заливаться истерическим смехом, продолжал:
— Ну ты даешь… Мы пришли в самый фешенебельный публичный дом… и для чего? Рыбки половить!
Одевшись, Косяк окинул комнату прощальным взглядом и бодро хлопнув Дыбу по плечу, проговорил:
— Пошли уж, рыбак. Видно не судьба мне.
Дыба виновато глянул в глаза, увидев прощение, улыбнулся на радостях, ободряюще хлопнув друга по спине. Закашлявшийся Косяк долго пытался восстановить дыхание, разогнувшись, укоряюще посмотрел на великана:
— Мало того, что чуть импотентом не сделал, так еще и легкие выбиваешь… Эх, Дыба, страшное ты оружие, вместо Милашки можно засылать к врагам.
— Да ладно, чего ты… я же не со зла, а так, по-дружески. А то, что здесь получилось… ерунда, верну должок.
— Нет, Дыба… не надо! — скорчив гримасу дикой паники, Косяк вжался в стену. — Я ведь, только девушек люблю… — затем, прищурившись, деланно сочувствуя, закачал головой: — Но хотя… если ты настаиваешь, то чего для друга не сделаешь…
— Ах ты пугало, да я тебя сейчас…
Дыба повернулся, но застав лишь легкий сквознячок, увидел мелькнувший за поворотом гребень. Оставляя на шикарном паласе глубокие вмятины, механик, грузно переваливаясь, двинулся к компании, по ходу зарекаясь ходить за Косяком по публичным домам.
— Корпус! Раааааавнясь! Смирно! Равнение на середину!
Под сводами естественной пещеры, вдобавок расширенной горным оборудованием
Весь Учебный Корпус, алея комбезами с парадным блеском нашивок, выстроился рядом с колесными гигантами. Радуя глаз четко вымеренными промежутками, муравьиные фигуры экипажей не смотрелись лишними.
Экипажи пытались услышать слова капитана бодро рапортующему Командующему Механизированного Корпуса. Хотя тишина давила на уши отсутствием любого намека на шум, до курсантов долетали только отдельные фразы торжественного рапорта Ряхлова. Но, как положено по Уставу, все напряженно вслушивались, когда же закончится рапорт и боялись проспать приветствие, вымученное долгими тренировками, вдобавок с муторной подготовкой машин к выпускному параду.
— Слушай, Череп, вы там хоть как-то дайте знать, когда здоровкаться нужно, — прошептал Косяк, скучающим взором окинув соседей, — а то из-за Дыбы и дыхнуть нечем.
— А ты не дыши, а ухи разуй, — не поворачивая головы, прошептал Дыба.
Соседний "Медведь" блестел свежевыкрашенными боками и здорово бил в нос краской. Милашка "пахла" уже меньше, то свежий запах только, что покрашенного "косолапого" добивал восприятие реальности зверской дозой вони.
Косяк недовольно загнусавил:
— Слушай, а чем они покрасили своего "косолапого"? И вообще, зачем накрашивать машины, если одна поездка по барханам — и она слезет, как кожура банана?
И сам же отвечая на свой вопрос, пробрюзжал:
— Ну да, ну да, как же я забыл. Умом ты можешь не блистать, а броней блестеть обязан…
— А, что ты предлагаешь? На параде красоваться разводами смазки и пятнами замененных сегментов? — ехидно спросил Дыба.
— Ну почему же, можно было вообще без танков. Покучковались, все перетерли, значочки получили — и все в кабак, — мечтательно закатив глаза, улыбаясь увиденной картинке, пролепетал Косяк, — Так нет, нужно замордовать тренировками… У меня уже от "раз два три" ноги сами рвутся по чему-нибудь потопать. Делай раз, делай два, тьфу — садисты.
— Тебе, что-нибудь говорит слово "традиция"? — возмутившись таким подходом, Дыба зло зашипел и наполнил голос торжественностью: — это все-таки событие, поворотное в твоей жизни. Выпуск он всего же раз бывает. И личное оружие и эмблема. Все должно быть так, чтобы ты вспоминал и у тебя слезы на глаза наворачивались.
— А ты все "покучкуемся, перетрем, да в кабак", — передразнил Дыба, возмущенно фыркнул замер воплощением Милашки в человечьем обличье.
— Ой, можно подумать, событие века. Продефилируем перед стариком пару раз, порадуем его разукрашенными тарантайками. Расскажет нам пару воспоминаний, да и отвалит. А нас будут раскупать как рабов каких то.