Сталь и шлак
Шрифт:
— «В связи с приездом господина земельного руководителя в село Петровку дом старосты был украшен украинским гербом — трезубцем…»
— Постой, постой, я про другой украинский герб знаю, — прервал его Луценко.
— Так это ж украинских националистов герб, — пояснил Опанасенко.
— Так пусть и пишут: националистов. А то — украинский… Наш украинский — с серпом и молотом.
— «…украинским гербом — трезубцем, и портретом фюрера, — невозмутимо продолжал Сашка. — Перед гербом на особом возвышении стояла деревянная свастика, свидетельствующая о том, что украинская
Опанасенко вдруг сорвался с места:
— К арийской? Украинцы — к арийской?! Тоже нашли земляка!..
— «Господин земельный руководитель, — читал Сашка, — объяснил разницу между новым и старым порядком в деревне…»
— Довольно! Вот сидит разница с оборванной задницей. — Луценко ткнул пальцем в сторону своего земляка, сладко задремавшего на кирпичах.
Сашка прекратил чтение. Эта статья помечена к читке не была. Он сам, на свой страх и риск, решил прочесть ее, увидев в «земляке» хорошее наглядное пособие к изучению новых порядков в деревне.
Статьи и объявления были размечены с таким расчетом, чтобы одно опровергало другое. Валя говорила, что статьи и объявления она размечала сама, но Сашка ясно видел, что это был не ее почерк. Валя писала мелко и аккуратно, а тот, кто размечал газеты, — размашисто и крупно. Сашка ни о чем не спрашивал, понимая, что он работает по заданию подпольной партийной организации, и это придавало ему уверенность и силу.
— Читай, сынок, читай, — попросил его осторожный Дятлов. — Застанут без дела — опять хлеба лишат.
— Да дайте же, ради бога, передохнуть! — взмолился Опанасенко. — Это же отрава, хуже — дерьмо!
Но неумолимый Сашка снова принялся за чтение:
— «В лагере для военнопленных красноармейцев образцовый порядок и чистота. Несмотря на затруднения с продовольствием, администрация лагеря питает раненых выше существующих норм».
— Хорошо питают, — подтвердил Луценко. — Вчера трое от хорошего питания прыгнули вниз головой с третьего этажа.
— Я знаю, откуда им питание возят, — сказал пожилой рабочий в изодранной спецовке, до сих пор не проронивший ни слова. — У нас на поселке салотопку устроили и таскают туда дохлятину всякую — лошадей, собак, что попадется. Смердит так, что вокруг жить стало невозможно. Уже и в управу ходили, чтобы закрыть эту салотопку или перенести в другое место. Нельзя, говорят, частную инициативу подавлять. Так вот с котла этого в лагерь и возят. За сто сажен подойти невозможно, не то что есть. — Он брезгливо сплюнул.
Сашка не знал этого. После статьи о порядке в лагере он собирался прочесть сообщение о расстреле военнопленных за побег из лагеря, но теперь в этом не было никакой нужды.
Дятлов издали увидел возвращающегося Лютова и дернул Сашку за рукав:
— Читай, сынок, читай.
Пока Сашка доставал и развертывал газету, Лютов подошел и замер в ожидании: не листовка ли?
Отыскивать порядковый номер статьи было некогда, и Сашка начал читать первую попавшуюся:
«Юзовская городская управа обязывает всех плательщиков бывших государственных налогов — земельной ренты, налога со скота, подоходного налога, культурного
— Ты что тут провокацию разводишь? — подскочил к нему Лютов и, схватив газету, разорвал ее на части. — Я сам читал, что налоги отменены навсегда. Это еще в пятом номере пропечатано.
— Так то в пятом, а это десятый, — отпарировал Сашка.
— Быть этого не может, чтобы старые налоги сейчас платить. К чему мутишь парод, сукин сын?
Опанасенко положил Лютову на плечо свою тяжелую руку.
— Ты, майстер, — он так и выговорил по-немецки: «майстер», — газету не рви. Это германская газета, новой власти. Я тебе сейчас морду набью и отвечать не буду, а ты ответишь в гестапо. Мы тут беседу по-новому проводим, а ты срываешь.
— Так это же вранье, — не унимался Лютов, но, заметно присмирев, начал собирать клочки газеты.
— Какое тебе вранье? — совсем осмелел Сашка. — На, читай другую, только не рви. — Он ткнул пальцем в объявление. — Тут и про новые налоги есть.
— Читай, читай вслух, — зашумели рабочие.
— «Различные учреждения и частные лица, — быстро читал Лютов, — стоят на той точке зрения, что будто теперь не следует платить налогов. Это мнение неправильно и сурово наказуемо. Штандарткомендант».
Кругом громко засмеялись. Обескураженный «майстер» присел и снова прочитал объявление, на этот раз про себя.
— Давай дальше, Саша! — скомандовал Опанасенко. — Надо же знать, какие есть еще распоряжения власти.
Сашка, с явным торжеством поглядывая на Лютова, прочитал приказ военной комендатуры о сдаче для германской армии теплых вещей, а также ручных и карманных часов, приказ коменданта об изъятии повозок и распоряжение городской управы о сдаче мягкой мебели.
— Вот на этом можно заработать, — сказал он и огласил приказ командующего тыловым округом «Юг» о сдаче порожних бочек в обмен на сто граммов проса. — И еще приказ хозяйственной комендатуры, — не унимался Сашка, — о сдаче для автотранспорта старых шин, покрышек, камер, резины, калош, жиров и масел.
— А конских хвостов там не просят? — съязвил Луценко.
— Ну, ну, без глупостей! — одернул его Лютов. — Еще что скажешь?
— А что? И конские хвосты нужны, — не растерялся Сашка и, порывшись в газетах, нашел то, что ему нужно.
— «Приказываю, — прочел он, — всем спецуполномоченным обойти дворы и подрезать хвосты и гривы лошадям. Хвосты следует подрезать на ширину ладони от последнего позвонка, гривы оставлять не более пяти сантиметров. Земельное управление при окружном земельном командовании».
Опанасенко, прищурив глаза, внимательно следил, как у Лютова вытягивалось лицо.
Сашка решил добить «майстера».
— У тебя корова есть? — спросил он, прекрасно зная, что в первый же день прихода немцев Лютов приволок откуда-то корову с теленком.
— Есть, да что с нее толку: кормить нечем, скоро сдохнет, — ища сочувствия, ответил Лютов.
— Смотри, чтобы не сдохла, — заботливым тоном предупредил Сашка. — Здесь и про коров предписание есть: всякий, кто допустит падеж скота, будет сурово наказан.