Сталь и шлак
Шрифт:
Вальский подошел к столу и выпил рюмку водки. Жизнь возвращалась к нему. Теперь немцы вознаградят его по заслугам. Они вернут ему имение.
— Оно мое, мое! — шептал Вальский, страстно сжимая руки.
Плохо только, что жизнь возвращалась с таким опозданием.
Он подошел к зеркалу и долго рассматривал свое морщинистое, одутловатое лицо, на котором торчали короткие седеющие усики.
Утром Вальский заставил Пивоварова повторить рассказ и подробно записал все — слово в слово. Только после этого он отпустил гостя, дав ему опохмелиться и назначив день следующей встречи.
7
У директора
Прежде чем стать директором крупного завода, Ротов и сам долгое время был рядовым инженером.
Блестяще окончив институт, где он успешно совмещал учебу с руководящей партийной работой, Ротов неожиданно заявил, что хочет пойти в доменный цех в качестве подручного горнового.
— Да почему же к горну? — недоумевали члены комиссии по распределению молодых специалистов.
Особенно удивлялся маститый профессор, убеждавший Ротова остаться при институте.
— Вы же мартеновец, на что вам дался доменный цех?
— Именно потому, что я мартеновец, мне и нужно попрактиковаться в доменном. Сталеплавильное дело я знаю, мастером сработаю, плавку пущу. Я хочу и доменное дело знать до тонкостей.
Это решение созрело у Ротова после одного случая, свидетелем которого он был во время производственной практики.
На завод приехал начальник главка, впоследствии нарком черной металлургии. Вместе с начальником цеха, истеричным и крикливым Вальским, он осматривал печи, подолгу задерживаясь у каждой из них. Когда начальник главка подошел к печи, где Ротов работал подручным сталевара, Вальский посмотрел на пробу и, демонстрируя свою требовательность, грубо сказал мастеру:
— Чего маринуешь плавку? Она давно готова.
Мастер был самолюбивый старик. Он с давних пор терпеть не мог начальника цеха за то, что тот чуждался технологии, никогда на своем веку не выпускал плавок и лишь ретиво администрировал. Усмехнувшись в усы, старик отдал начальнику палку, которой снимал с пробы корочку шлака, и сказал:
— А если готова, Ксенофонт Петрович, то пускайте сами на здоровье. — И пошел прочь.
Растерявшийся Вальский так и остался стоять с палкой в руке.
Начальник главка смотрел на него, чуть заметно улыбаясь.
Чтобы как-нибудь выйти из положения, Вальский приказал послать за другим мастером.
Начальник главка взял у Вальского палку и распорядился достать пробу. Умелым и точным движением он смахнул корочку шлака, поморщился, велел добавить газу, чтобы подогреть металл, и только через полчаса приказал выпустить плавку.
Позже Ротов узнал, что начальник главка, уже будучи инженером, поднялся по всем ступеням производственной лестницы, начиная от рядового канавного. Ротов понял, что именно таким и должен быть инженер новой школы, и во время практики пи одной минуты не потерял зря. Еще до окончания института он работал мастером в небольшом мартеновском цехе,
Окружающие с удивлением смотрели, как этот еще молодой, но уже грузный человек, созданный, казалось, для того, чтобы руководить и распоряжаться, таскает носилки с песком в паре с низкорослым и щуплым подростком. Впрочем, Ротов носил песок недолго. Вскоре он стал горновым, а затем мастером. Его смена быстро завоевала первенство и, не выпуская, держала переходящее Красное знамя. От назначения его помощником начальника цеха Ротов упорно отказывался — ему нужен был досуг. Наскоро пообедав после смены в цеховой столовой, он шел в другие цехи и проводил там по пять-шесть часов за углубленным изучением технологии. Особенно углубленно исследовал он причины неполадок и аварий и изыскивал способы их предотвращения. Узнав о затянувшейся плавке в мартене или о поломке валков в прокате, он спешил туда и внимательно наблюдал за тем, как восстанавливается процесс производства. Ротов не разбрасывался и, наметив себе какой-нибудь цех, ежедневно посещал его. Так было удобнее. Люди привыкали к нему, он привыкал к людям. Его считали студентом-практикантом, и он никого не разубеждал.
— Шел бы ты в техотдел, Леня, инспектором по авариям, — шутливо сказал ему однажды его однокурсник, работавший уже начальником блюминга, — очень уж ты авариями интересуешься. Или ты себя на главного инженера готовишь?
Ротов совершенно серьезно ответил:
— Ты угадал. Готовлю. И знаю, что из меня главный инженер получится, а вот из тебя… Из тебя, кажется, и начальник цеха не получится.
Однокурсник покраснел. Блюминг работал неважно, часто останавливался, давал много брака.
В отместку однокурсник прозвал Ротова «практикантом на главного инженера». Кличка привилась и долго сопутствовала Ротову. Но это не смущало и не сердило его.
Шли годы. Ротов не торопился, и его никто не торопил. Он работал, по-прежнему бывал во всех цехах и много читал. Родные его не обременяли. Отец — лекальщик завода «Красный путиловец» — зарабатывал достаточно и в случае необходимости мог еще помочь и сыну.
Девушки льнули к Ротову, хотя его никак нельзя было назвать красивым. Большой выпуклый лоб, широко расставленные глаза, упрямый туповатый нос, крупные, с решительной складкой губы, коротко остриженные, жесткие и непослушные волосы — во всем этом, казалось, не было ничего привлекательного. Но в его походке, спокойной и твердой, в манере говорить, неторопливой и уверенной, во всем его облике чувствовалась такая внутренняя сила, которая невольно покоряла и влекла к себе.
У него были увлечения, но все они оказывались кратковременными. Кому нужен был молодой человек, уделяющий своей девушке только вечер выходного дня? От него уходили к другим, менее занятым, более внимательным.
И все же нашлась одна, которая полюбила его и не ушла, как остальные.
От общественной работы Ротов тщательно уклонялся, считая, что она отнимает время, которого ему и так не хватало. В конце концов его вызвали в партийный комитет, и ему пришлось объясниться начистоту.
Секретарь парткома Гаевой — тоже однокурсник Ротова — внимательно выслушал его, но не одобрил.