Сталь и шлак
Шрифт:
— Говори, зачем пришел? Время сейчас не такое, чтобы по гостям ходить.
Петр взглянул старику в глаза и решился:
— Я к вам, Федор Пафнутьевич, с просьбой от подпольного городского комитета.
— От городского комитета? — оживился Воробьев, но в то же время посмотрел на Прасолова с некоторым разочарованием: ему представлялось, что в комитете должны быть взрослые, солидные люди, такие, как Гаевой, Кравченко, — а тут вдруг явился его ученик, мальчишка, буян…
Мастер с недоверием посмотрел на Петра, но заметил жесткую
— От городского комитета большевистского подполья.
— На что же понадобились комитету мои мощи?
— Нас в цехе станки-автоматы замучили, — сокрушенно признался Петр. — Со старыми станками сами справляемся, ломаем помаленьку, детали растаскиваем, ремни режем. А вот пришли два фрезерных с одесского завода — ничего с ними сделать не можем. В цехе к ним и подступиться нельзя: немцы сейчас же караульного ставят и устанавливают эти станки в особом пролете, тоже под охраной. Ну что тут сделаешь?
Старик беспомощно пожал плечами:
— Что я могу сделать, Петя? Я и до завода не дойду.
— Вы и не ходите, Федор Пафнутьевич. Сами знаете, составы теперь по неделям на разъезде стоят. Уголь на паровозах — немецкий, не по нутру им, вроде как нам фашистская власть…
Воробьев хитро усмехнулся.
— Понял я тебя, Петя, — сказал он, — хорошо понял. Умные головы в городском комитете! Очень умные и знают, к кому прийти. — Он добавил совсем растроганным голосом: — Спасибо, родные, что не забыли старика. Как же это я сам не додумался, что станочки-то неделями простаивают… можно сказать, под самым носом… Эх, дурак старый…
— Инструмент какой нужен? — спросил Петр.
— Инструмент? — переспросил старик таким тоном, словно хотел выбраниться. — Да где ты такого мастерового видел, чтобы он у себя инструмента не имел? Пойди глянь: вся кладовая завалена, больше, чем сейчас в инструментальной.
С тех пор Прасолов знал: если в цех поступает новый станок и на нем начерчен мелом крестик — это покойник, о нем можно не беспокоиться.
Сверлильный многошпиндельный станок прибыл в цех с пометкой Воробьева, но устанавливать и пускать этот станок гитлеровцы заставили самого Воробьева, узнав от кого-то об этом квалифицированном мастере.
Теперь тревога за старика несколько улеглась. Немцы избили его, но жить он будет. А вот что делать, если в цех поступят новые станки? Ходить по ночам на разъезд Воробьеву больше не придется: за ним начнут следить, для того и выпустили…
Услышав за спиной чьи-то шаги, Прасолов взялся за ключ. Рядом с ним стоял Гудович.
— Завидую! — восхищенно сказал он. — Искусные руки и умная голова! Ведь ночью работал, а правильно определил и направление вращения, и место, где можно вызвать наибольшую поломку. Я себя уже знатоком считал, а далеко мне еще до старика. Хороший мастер! Сколько людей вырастил. Не зря живет.
— Ты
Он никогда не считал Гудовича хорошим товарищем и недолюбливал его. Гудович был знающим наладчиком станков, неплохо учился в вечернем техникуме, но слыл в цехе заносчивым и хвастливым парнем.
— Брось, Петя, ты знаешь, о ком я говорю, — не обижаясь, ответил Гудович. — Меня сегодня Федор Пафнутьевич полностью проинструктировал, чувствует, что ему уже не придется этим заниматься, побили его крепко. «Передал, говорит, я тебе свои знания, передаю и задание. Временно меняй квалификацию, из наладчика делайся разладчиком». Одно мне досадно — почему я сам до этого не додумался! Только я бы не гайку, а гранату там пристроил, вот бы она оттуда брызнула!
Петр обернулся. В глазах Гудовича светилось такое искреннее чувство, что ему нельзя было не поверить.
— Ну, а теперь показывай гайку, — хитро подмигнув, сказал Гудович.
Прасолов огляделся и достал гайку из-за пазухи.
Гудович долго рассматривал зазубренный кусок металла, при помощи которого удалось вывести из строя огромный станок.
5
Врач тщательно осмотрел рану и, отвернувшись, сказал:
— Можете продолжать вашу деятельность.
Это была единственная фраза, которую он произнес за все время лечения.
После того как врач ушел, Сергей Петрович позвонил Пфаулю, оделся и вышел из квартиры. Голова у него кружилась — и от волнения, и от слабости, и от свежего воздуха. Его поразила белизна снега, сверкавшего на солнце. Когда завод работал, снег никогда не был таким чистым. Теперь на всей территории завода стояла непривычная тишина. Только издалека, со стороны механического цеха, доносилось громыхание мостового крана.
Постепенно ускоряя шаги, Крайнев дошел до главной улицы поселка. В огромных коробках разрушенных и сожженных домов из-под груд мусора торчали заржавевшие спинки кроватей. Страшно было смотреть на сохранившиеся кое-где обои — синие, голубые, розовые…
Но еще страшнее было смотреть на уцелевшие дома. Они пестрели вывесками: «Мануфактурная торговля господина Галактионова», «Бар-ресторан Семенихина», «Кинотеатр «Германия», «Районная полиция»… Рядом с полицией было увеселительное заведение, у входа в которое покачивался на ветру самый настоящий красный фонарь.
Сергей Петрович снова ускорил шаги и дошел до перекрестка. Отсюда были видны трубы электростанции. Они дымили! Крайнев замер на месте и долго смотрел, как ветер подхватывал дым и уносил его в сторону города.
Грохот, раздавшийся за поворотом, вывел Сергея Петровича из оцепенения. Мимо него прошли тягачи, тащившие на буксире два танка. У первого танка была пробита, словно высверлена, толстая боковая броня, у второго была разворочена башня.
«Повезли на ремонт», — с горечью подумал Крайнев.