Сталь разящая
Шрифт:
— Там хорошо? — неожиданно спросила она, глядя в мерцающую бездну.
— В моем мире? — уточнил Влад. — Да, Чага. Там хорошо.
Она снова повернулась к нему, и в голосе ее прозвучало какое-то совершенно ребяческое изумление:
— Если там хорошо, зачем вы летите сюда?
— Зачем? Да ради вас!
— Ради кого? — Она в самом деле не понимала.
— Ради тебя, — сказал Влад. — Ради твоих близких. Ради всех людей.
— Ради моих близких? — Она пристально всмотрелась в его лицо. Пристально и тревожно. — Ради Стрыя? Ради Колченогой?
Влад понял наконец, о чем она,
— Видишь ли, Чага… Любой эксперимент всегда бывает чреват… э… — с запинкой проговорил он по-русски и стал думать, как бы это теперь перевести.
«Какой-то совершенно дурацкий разговор», — растерянно подумал он, так и не справившись с переводом.
— Пойми ты! Мы остановим металл! Он не будет летать над степью!
Чага вздохнула.
— Если бы он не летал над степью, — сообщила она, — людей бы уже не было.
— Не понимаю! — сердито сказал Влад. — Объясни.
Чага молча смотрела в небо. Потом губы ее шевельнулись, и она заговорила нараспев:
— Мужчины шли по степи, и в руках у них было оружие. Они убивали друг друга, они убивали детей и женщин, они убивали зверей. А металл смотрел, как они убивают, и видел, что скоро людей не останется вовсе. Он исполнился жалости к людям и восстал на мужчин — быстрый, светлый, разящий без промаха. И мужчины сказали: «Выроем прямые ямы и скроемся в них от металла». И они вырыли прямые ямы, но металл поражал их и в ямах, падая сверху. Тогда мужчины исполнились страха и спросили металл: «Что нам делать?» Он ответил: «Бросьте оружие, и тогда я не стану поражать вас в укрытиях. Буду лишь поражать, пролетая над степью, чтобы люди боялись и помнили…» И мужчины бросили оружие…
Влад был ошеломлен. Фольклор! Фольклор, посвященный металлу!.. Конечно, сказание на добрую треть состояло из слов совершенно незнакомых, но в целом смысл был ясен. Война, в процессе которой и вышли из-под контроля противопехотные комплексы… Завтра надо будет попросить Чагу, чтобы повторила, а он запишет…
Ах, блокнотик, блокнотик, на сколько же тебя хватит!..
17
По правде говоря, Влад надеялся, что после этой ночи характер Чаги хоть немножко смягчится. Ничуть не бывало! Вид праздношатающегося Влада приводил Чагу в неистовство, и на бывшего пилота первого класса начинали обильно сыпаться распоряжения, указания и наряды на работу. Однажды она даже попыталась усадить его за веретено и отказалась от своего намерения, лишь убедившись в полной бездарности Влада. Блокнота при ней лучше было и не доставать…
А Влад ничего не понимал да и не понял бы, наверное, попытайся она ему все объяснить.
Встреча с людьми застала Чагу врасплох — лишь тогда она осознала, что все долги семейства лежат теперь на них двоих. Конечно, с таким зверем, как Седой, их примет любой сородич. Но если уцелело достаточно много родственников Калбы по мужской линии, их с Владом просто не осмелятся принять. И где уверенность, что никто не попытается поступить с ними, как Стрый поступил с семейством Калбы?..
А Влад только поглядывал удивленно, когда она внезапно
Однажды, завидев в небе тяжелый черный дым, он поднялся за ней на пригорок. Горела роща. Причем как-то странно горела — сразу с трех сторон.
— Металл поджег? — с пониманием спросил Влад.
— Нет, — сказала Чага. — Люди.
— Подожгли рощу?
Чага с досадой тряхнула выгоревшей, неровно подрезанной гривкой.
— Кто-то прячется, — хмуро пояснила она. — Выживают огнем…
— Изгнанника? — спросил Влад, чувствуя, как омерзительная слабость раскатывается от живота к коленкам.
— Не знаю, — сказала Чага. — Может быть, и хищника…
Они положили зверей в пышно разросшемся желто-зеленом кустарнике и спрятались сами.
— Слушай, Чага, — прямо спросил Влад, — ты кого больше боишься: металла или людей?
— Тебя, — бросила Чага, не оборачиваясь.
Влад неуверенно хихикнул. Вот уже и первые проблески юмора пробиваются. Так, глядишь, скоро и анекдоты начнем друг другу рассказывать: «Сидят в горящей роще два изгнанника. Вот один и говорит другому… то есть другой…»
Продолжения анекдота Влад придумать не смог, да и не успел бы. Глухо грянули копыта, воздух вспороли визжащие, как металл, крики, и ложбинка ожила. Мимо них огромными прыжками пролетело поджарое и, несомненно, хищное существо, похожее на гепарда с волчьей мордой, нагоняемое храпящим, роняющим пену зверем. Сламывающиеся в суставах мощные ноги метались, как рычаги, в каждом копыте — смерть.
Пятнистый хищник шарахнулся, уворачиваясь, и в этот миг на спину ему с маху бросился всадник. Мужчина. Они покатились, путаясь в редкой высокой траве, взметнулись жилистые пятнистые лапы с жутко растопыренными когтями, и пронзительный крик боли (не поймешь, звериный или человеческий) ошеломил Влада. Чага, бледная, с искаженным лицом, раскинув руки, зажимала храпы обоим залегшим животным и торопливо шептала какие-то шепелявые звериные слова, видимо, упрашивая Седого и Рыжую не подавать голоса, не затрубить в ответ.
Вопль оборвался, трава шевельнулась в последний раз, и из нее поднялся победитель в разорванной куртке. Лоб у него был рассечен, улыбающееся лицо заливала кровь. Он нагнулся и рывком вскинул на плечи пятнистую тушу с длинными болтающимися лапами. Всхрапывая и косясь на убитого хищника, возвращался взбудораженный кровью зверь.
Охотник перекинул тушу между горбом и мощной шеей животного и вскочил в седло. У выхода из ложбинки маячили еще два всадника. Весело оскалившись, они смотрели на приближающегося к ним удачливого наездника.
— Хвостом задел? — спросил один, указывая на рассеченный лоб, и все трое расхохотались нарочито громко, чтобы вся степь слышала, как им весело.
Скрылись. Чага отпустила морды зверей и обессиленно привалились спиной к горбу Седого.
— Не понимаю, — раздраженно проговорил Влад. — Почему мы прячемся? Мы же не изгнанники — мы семейство!
— Седой… — стонуще произнесла Чага, как-то судорожно оглаживая жесткую шерсть на хребте зверя.
— Не понимаю, — повторил Влад. — При чем здесь Седой?