Сталь разящая
Шрифт:
Подхалимаж, однако, не помог.
— Слышь! — набычась, вступился Егор за ровесников. — Дядь Лень! Не по делу наезжаешь… Сам же говоришь: берут их в зеркала — прямо из витрин, из луж… А знаешь, почему?
— По блату! — огрызнулся Арчеда. — Пробьется один в распорядители — и давай в труппу дружков своих набирать! Из родной лужи…
— Да? — Егор играл желваками. — А ты видел, сколько отморозков лет тринадцати по подъездам тусуется? Придет он домой, к родителям: кто его отражать будет? Ты?..
— Еще я уродов этих не отражал!
— Да слабО их тебе отразить, слабО! Ты же их не знаешь! Откуда тебе их знать?.. Не обижайся, дядь Лень, но оторвался ты от жизни. Жизнь, она — где? Думаешь, в зеркале? Фиг там — в зеркале! На улице — в лужах, в витринах…
— Это я от жизни оторвался?! Да я полторы недели в Чечне воевал, пока трюмо снарядом не разнесло!..
— Ну, завелись, завелись! — вмешался дядя Семен. — Было б чего делить… Вы прикиньте, сколько сейчас зеркал в мире производят! Всем работы хватит…
— Не всем! — упрямо сказал Арчеда. — В том-то и дело, Семен, что не всем… Вот послушай. Познакомился я сейчас на бирже с одной персоналией… женской… Полгода пристроиться не может! А персоналия, я вам доложу… — Леонид Витальевич мечтательно закатил глазки и причмокнул. — Посмотрел я ее последнюю работу: ну, прямо как живая… Этакий м-м, знаете, цветочек… Рыжая, миниатюрная…
— Короче! — остановил его дядя Семен. — Предложения были?
Арчеда увял, поскучнел.
— Зеркало в баре, — глухо кашлянув, сообщил он.
— Большое?
— Три на четыре.
— Так это же здорово! Что тебя не устраивает-то?
— Да оно не сплошное. Из отдельных квадратов.
— Ну и что? Ты ж у нас вроде не суеверный.
— На потолке оно… — нехотя признался Арчеда.
— А-а… — Дядя Семен помрачнел. — Да, это уже хуже… А кого отражать? Бармена?
— Если бы! На бармена я бы сразу согласился! Завсегдатая одного… Ну и случайных посетителей, когда свободен…
Егор с возрастающим интересом прислушивался к их беседе.
— Лысины, затылки… — с неудовольствием промолвил дядя Семен. — Это, знаешь, только квалификацию терять. А соколик твой так и не отыскался?
Отражение Леонида Витальевича Арчеды с унылым видом сняло отражение очков и, протерев, снова водрузило на переносицу.
— Да отыскался… — страдальчески произнесло оно. — В Москве. Три дня назад… Мелькнул, потом опять исчез. Где сейчас — не знаю…
— Эх, ничего себе! — засмеялся Егор. — Скрывается, что ль, дядь Лень?
— Взял кредит — два миллиона… — ни на кого не глядя, расстроенно ответил тот — и вдруг взорвался: — Козел он! Одно слово — козел! Ведь прекрасный был инженер, работник — золото! Ну и сидел бы занимался своим делом! Нет, понесло его в этот чертов бизнес! Два раза чудом выкрутился!.. Ну, теперь точно пришибут…
— Может, обойдется, дядь Лень?
— Ага! Жди! — плачуще выкрикнул дядя Леня, вскакивая с табуретки. — А ты знаешь, что мне у него на дому сказали? Причем два отражения сразу!
— Что сказали?
— А то! Долгов нахватал на триста тысяч! Потому и кредит взял! А головой он своей подумал, как он все это возвращать будет?.. — И Леонид Витальевич Арчеда умолк, хрипло дыша и держась за сердце. Потом полез за сигаретами. Нервно чиркнул отражением зажигалки и, глубоко затянувшись, пустил в серое туманное ничто отражение табачного дыма.
Ветеран зазеркалья дядя Семен давно уже не сводил с него скорбных внимательных глаз.
— Зря… — вымолвил он наконец.
— Так и я говорю, что зря!
— Я не о нем. Я о тебе, — сказал дядя Семен. — Ты чего за грудь держишься? Это ж у него сердце слабое, а не у тебя. Ты еще корвалол прими! А закурил зачем? Ну да, ну да! Чтобы из образа не выходить… За женскими персоналиями принялся ухлестывать… — Вздохнул, сокрушенно покачал головой. — Ой, берегись, Леня! Ой, берегись! Пропадешь… Присохнешь к образу — так при нем и останешься! Мы с Егором только-только об этом говорили… И чем он тебя так присушил, этот Арчеда, не пойму! Лысый, очкастый…
Отражение Леонида Витальевича Арчеды смешалось и выкинуло едва начатую сигарету.
— Ну так… — жалобно произнесло оно. — Как же иначе-то? К ним же привязываешься… Помню, после финской войны… — На лице его обозначилась беспомощная искательная улыбка. — …отражал я одного комсомольца, бывшего беспризорника… Техникум с ним одолели, до прораба доросли…
Леонид Витальевич совсем загрустил и, безнадежно махнув рукой, умолк.
Отражение # 5
— Здравствуйте!
Егор обернулся — и вздрогнул. Рядом с коробкой павильона стояло отражение хрупкой женщины неопределенного возраста, одетое неброско, но современно. С виду незнакомке можно было дать и двадцать пять и сорок с небольшим. Фигура подростка, рыжеватые волосы, бледненькое грустное личико без каких-либо следов косметики. Хотя левая бровь вроде бы слегка смазана.
В первую секунду Егорке померещилось, что именно это лицо явилось ему в осколке старого зеркала, хотя утверждать что-либо наверняка он бы, пожалуй, не рискнул: черты в прошлый раз были искажены, да и длилось-то видение миг, не больше…
Всмотрелся тревожно. Нет, кажется, все-таки не та. Точняк — не та.
— А-а!.. — вскричал, оживая, Леонид Витальевич. Вызвав неодобрительное покашливание дяди Семена, выкатил грудь, приосанился, сверкнул очками. — Позвольте представить! Мои, так сказать, сокамерники… Семен Малахов — ветеран, герой Коринфа. Егор — наше молодое дарование… А это — Тома, о которой я чуть было вам не рассказал, но вы, мерзавцы, меня, как всегда, перебили… Тома. Моя, в некотором роде, товарка по несчастью…