Сталь разящая
Шрифт:
Это врезалась в грунт добитая металлом стальная птица. На месте ее падения взревело огромное пламя, а сверкающая мошкара все летела и летела в этот неслыханный костер, сгорая волна за волной.
5
Металл бушевал весь день. В мерцающий воздух над истерзанной степью взвивались все новые потоки крохотных стальных убийц. Чага и не думала, что земля может хранить в себе столько металла.
Потеряв
Устав бояться, Чага равнодушно смотрела на разыгрывающиеся в зените битвы. Под сыплющимся с неба дождем мелких осколков она переползала от зверя к зверю, поправляла вьюки так, чтобы защитить самое уязвимое место — между горбом и шеей.
Отщепившийся краешек пикирующего роя, снеся кромку, ворвался в овраг и, глубоко вонзившись в рыхлый грунт противоположного склона, взорвался, наполнив укрытие свистнувшей металлической крошкой, пылью и запахом смерти. Чага легла рядом с Седым и стала ждать повторного удара. Не дождавшись, поползла к мужчине, который все еще был без сознания.
Недоуменно нахмурясь, вгляделась в блаженное розовато-желтое лицо, оторвала от странной одежды две не замеченные ранее железки, прикопала…
Все это не имело ни малейшего смысла. Уцелеть в мелком овражке посреди такой круговерти все равно было невозможно. Поэтому, когда к вечеру металл подался вдруг всей массой на север, открыв относительно безопасное пространство на юге, Чага даже не очень этому обрадовалась. Точнее, не обрадовалась вовсе. Шансов спастись бегством было немного — металл имеет обыкновение возвращаться…
Тем не менее она перевьючила зверей: скарб — на Рыжую, а Седой повезет незнакомца…
Усталым спотыкающимся шагом она вела их в поводу всю ночь. Темнота рычала, взвизгивала, иногда обдавала лицо трепещущим ветерком. Чага только дергала повод, когда звери пытались упасть, она знала, что к рассвету все будут мертвы: и звери, и она, и странный незнакомец…
Но рассвет наступил, и обессиленная Чага вдруг осознала, что самые опасные места остались позади. Возле размолотой металлом рощи она нашла брошенное полуобвалившееся укрытие, кое-как освободила зверей от ноши и, прикорнув под земляной стенкой с белыми торчащими корешками, провалилась в сон.
Проснулась от ощущения опасности — стальная птица взбудоражила металл по всей степи. Голова была тяжелая, усталость разламывала суставы, но надо было уходить. И на этот раз быстро, не дразня судьбу и не жалея животных…
Рядом застонал мужчина. Запрокинутое лицо его уже не было счастливым и розовым, как вчера, — бледное, искаженное страданием, запекшийся рот мучительно приоткрыт. Чага коснулась щеки незнакомца и подивилась гладкой шелковистой коже.
«Нежный, — с сожалением подумала она. — Не выживет…»
Выбралась из укрытия и направилась к изломанной роще, где дерзко поднимал ярко-желтую голову цветок на мясистом стебле, чудом уцелевший в эту ночь. Как и сама Чага.
Она не стала срывать его — рядом
Неподалеку роились мухи, зеленые, со стальным отливом, те самые, что состоят в родстве с металлом, ведут себя, как металл, и приходят сразу же, как только удаляется он. В груде исковерканных ветвей темнела туша навьюченного зверя. Чага сделала шаг к убитому животному и чуть не споткнулась о труп человека.
Это была Колченогая. Пораженная металлом в грудь, хромоножка мечтательно смотрела в небо. Никогда в жизни лицо Колченогой не было таким красивым.
Чага обернулась. Неподалеку лежал Натлач. А рядом — то, что осталось от Матери…
Она нашла всех. Из людей живым не ушел никто. Им даже некуда было податься, прижатым к роще. Стрый оказался прав: старая дура все-таки погубила семейство. Сам он лежал со снесенным затылком, уткнувшись изуродованным лицом в землю, словно не желая смотреть на то, что натворила Мать.
Со стороны укрытия снова раздался слабый стон, и Чага вспомнила, что в руке у нее лекарственные луковицы, что в яме лежит смертельно бледный, но, судя по стону, живой мужчина, что надо спешить: опустошив степь на севере, металл обязательно двинется к югу…
Взглянула еще раз на громадное беспомощное тело Стрыя и пошла обратно. Выдавила содержимое луковиц в черепок, разбавила водой из меха и, приподняв мужчине голову (волосы мягкие, невыгоревшие), поднесла ему черепок к губам. Не открывая глаз, он сделал судорожный глоток и поперхнулся — пойло действительно было очень горьким.
— Пей, — велела Чага. — Надо.
6
Отдохнувшие звери бежали по разоренной степи размашистым крупным шагом. Рыжая самка почему-то перестала хромать — видно, притворялась, хитрая тварь! — и теперь шла, обгоняя Седого на полкорпуса.
— Йо!.. Йо!.. — Чага наконец-то почувствовала себя живой.
Проклятие не сбылось — металл отпустил ее. Мало того, он дал ей мужчину — странного мужчину с нежной, не тронутой солнцем кожей, стонущего от боли, как женщина, и все же двое — это уже семейство, и теперь никто не посмеет поступить с Чагой, как с изгнанницей!
Ее близкие погибли. Но разве они не бросили Чагу в степи? И разве Стрый не предал ее, побоявшись шагнуть за черту и разделить с ней изгнание? Мать часто говорила, что металл справедлив. Да! Он справедлив! Поэтому Рыжая и Седой навьючены всем лучшим, что у вас было!..
— Йо!.. Йо!.. — кричит Чага, и звери послушно удлиняют шаг.
Лишь бы незнакомец выдержал этот переход!.. Ему уже лучше — когда она сажала его в седло, он вдруг очнулся, забормотал, стал даже слабо сопротивляться. Не обращая на это никакого внимания, Чага связала ему ноги под брюхом зверя, а руки приторочила к переднему вьюку.