Сталин и Мао(Два вождя)

Галенович Юрий Михайлович

По всем этим причинам Мао Цзэдун с первых же слов при общении со Сталиным заявил, что ему много лет не давали высказаться, а ему есть что сказать, и что он пока еще не высказал все свои обиды и претензии.

Далее, он довел до Сталина свою позицию в следующих словах: «Вы что же думаете, что я, Мао Цзэдун, приехал в Москву только для того, чтобы принести свои поздравления Сталину в связи с его юбилеем?» Здесь содержался намек на то, что еще неизвестно, кто и кого должен был бы поздравлять, кто и к кому должен был бы приехать, какое событие является более важным, а также кто перед кем должен извиняться за прежнее неверное поведение и действия. Мао Цзэдун особенно тем самым подчеркивал, что он приехал вовсе даже, по сути дела, и не за тем, чтобы приносить свои поздравления Сталину. Мао Цзэдун

давал понять, что он ждет от Сталина признания вины за прошлые грехи, признания значения победы Мао Цзэдуна в Китае, материального содействия строительству в Китае, причем содействия, которое является по крайней мере равным, если вообще не должно восприниматься как выплата старых долгов Китаю.

Мао Цзэдун полагал, что он заставил Сталина не только неоднократно звонить ему, иностранцу, который занял и сам дом Сталина под Москвой, и не получать, по сути дела, ответа на вопросы, которые интересовали Сталина прежде всего, а затем узнать о грубых высказываниях Мао Цзэдуна и предпринять ряд шагов, которые Мао Цзэдун воспринимал как должное. Сталин был вынужден приехать к Мао Цзэдуну и стать его гостем. Сталин должен был неоднократно признавать, что в прошлом был не прав. Сталин был вынужден говорить, что он испытывает угрызения совести в связи с тем, что он виноват перед Мао Цзэдуном и неверно себя вел в том, что касается китайских или внутрикитайских дел. Наконец, Сталин был вынужден пойти на беспрецедентный шаг.

Стремясь искупить свою прежнюю вину, то есть покаяться, что он был не прав, высказывая подозрения в отношении Мао Цзэдуна, он не только фактически отмежевался от Ван Мина, от тех людей, которые стояли на его стороне в его разногласиях с Мао Цзэдуном в прошлом в Китае, в КПК, но и передал в руки Мао Цзэдуна Гао Гана как представителя тех сил внутри КПК, которые уже после создания КНР старались быть вместе со Сталиным и против Мао Цзэдуна. Сталин предал и своих приверженцев в Китае, и своего же собственного представителя при Мао Цзэдуне, то есть И. В. Ковалева.

Такое предательство, двойное предательство, было тем самым шагом Сталина, который и позволил Мао Цзэдуну несколько удовлетвориться и согласиться на подписание договора о дружбе и союзе между КНР и СССР. Так начала вырисовываться перспектива формирования того плода, который, по Мао Цзэдуну, должен был быть и привлекательно, солидно выглядеть, и быть по вкусу Мао Цзэдуну, если говорить о конкретных договоренностях по развитию двусторонних межгосударственных отношений.

Примечательно, что в запасе у Мао Цзэдуна, очевидно на тот случай, если бы Мао Цзэдуна продолжала не удовлетворять позиция Сталина, были и еще некоторые приемы воздействия на партнера.

Именно на рубеже 1949 и 1950 годов сторонники Мао Цзэдуна внутри КПК предлагали ему побеседовать со Сталиным по вопросу о великодержавном шовинизме Советского Союза.

В ответ Мао Цзэдун отрицательно покачал головой. С его точки зрения, так поступать было нехорошо. Ведь речь шла о вопросе, который касался, прежде всего, не Мао Цзэдуна, а СССР, самого Сталина; вот пусть, считал тогда Мао Цзэдун, он сам и разбирается в этом вопросе. А нам не следует слишком распускать свои руки, слишком далеко протягивать их. Тем более не следует из-за того, что мы победили, так зазнаваться и преисполняться таким высокомерием. Да, признавал и утверждал Мао Цзэдун, Сталин допустил ошибки в вопросе о подходе к революции в Китае, но ведь он признал свои ошибки. И не только на сей раз, когда он заговорил об «угрызениях совести». Он говорил об этом и в беседе с Лю Шаоци летом 1949 года. (Значит, Мао Цзэдун сознательно заставлял Сталина каяться в ошибках много раз.) Ведь тогда, в беседе с Лю Шаоци, Сталин говорил следующее: «В силу того, что мы не разобрались в ситуации, мы и предлагали вам (Китаю) плохие решения. Таким образом мы создали трудности в вашей работе. Мы просто помешали вам». Сталин фактически признал, что он ошибался, его слова — это принесение нам извинения. И тут мы не можем действовать по принципу: раз уж мы кого-то ухватили, то следует держать и давить дальше. Тем более мы не можем исходить из тезиса: «Мы способны побеждать и обойдемся без помощи из-за рубежа».

Мао Цзэдун подчеркивал: «В эпоху

империализма в любом государстве подлинная народная революция, если у нее не будет помощи в различных формах со стороны международных революционных сил, не сумеет сама одержать победу». «Прошу всех поразмыслить над следующим: если бы не было Советского Союза, если бы он, скажем, вообще не существовал, если бы не было победы во второй мировой войне, в войне против фашизма, если бы не появились все эти государства демократии народа (народной демократии), если бы не поднялись как раз в настоящее время на борьбу угнетенные народы Востока, если бы не было борьбы между народными массами и угнетателями внутри капиталистических стран, то есть в США, Англии, Франции, Германии, Италии, Японии и т. д., если бы не было всего этого в совокупности, тогда международные реакционные силы, которые давят на нас, усилили бы свое давление даже не знаю во сколько раз; спрашивается, смогли бы мы победить в этой ситуации? Очевидно, что не смогли бы. А если бы даже победили и хотели бы закрепить нашу победу, это бы нам тогда не удалось, это оказалось бы невозможным». [159]

159

Лю Цзечэн… С. 176.

Если попытаться перевести эти рассуждения Мао Цзэдуна на более простой и ясный язык, то окажется, что Мао Цзэдун, с одной стороны, солидаризировался с теми силами внутри КПК и КНР, внутри Китая, которые обвиняли Сталина, СССР, Россию в великодержавном шовинизме, и, с другой стороны, выступал за то, чтобы, оставив эту позицию в запасе, пока выжать все возможные выгоды из открывавшихся перспектив сотрудничества с СССР, то есть доить СССР, пока это будет возможно на практике, отложив выяснение отношений с ним и предъявление ему претензий на будущее, когда Китай будет достаточно силен, чтобы требовать удовлетворения этих претензий.

15 января 1950 года, почти месяц спустя после своего прибытия в Москву, Мао Цзэдун приехал на поезде в Ленинград.

Планировалось с вокзала направиться в Смольный и отдохнуть. Мао Цзэдун заявил, что он полон воодушевления и хотел бы сразу побывать на Балтийском море. Прямо с железнодорожного вокзала, уважая желание гостя, машины понеслись на берег Финского залива.

День был морозный. Снег покрывал все вокруг, не было видно даже границы между сушей и льдом в заливе.

Мао Цзэдун более часа ездил на машине по льду залива. Когда вдали показался Кронштадт, Мао Цзэдун вышел из машины и сказал, глядя на снег и лед: «Революция делает природу еще более величественной! Смотрите, ведь тут все вокруг на тысячи ли сковано льдом!»

Сопровождавшие пояснили Мао Цзэдуну, что толщина льда в том месте Финского залива, где они стояли, достигает 1–1,5 метра.

Глядя вдаль на залив, Мао Цзэдун прочувствованно сказал: «У меня есть желание. Я хотел бы от Хайшэньвэя (так Мао Цзэдун именовал Владивосток, который Ленин называл “городом нашенским”. — Ю. Г.), то есть от западного берега Тихого океана, добраться до Балтийского моря, то есть до восточного берега Атлантического океана, а затем от берега Черного моря добраться до Северного полярного круга. Ведь только тогда я смог бы сказать, что прошел СССР вдоль и поперек, то есть побывал там везде: на Востоке, на Западе, на Юге, на Севере».

В Ленинграде Мао Цзэдун посетил Кировский механический завод, побывал в музейных залах Зимнего дворца, а также в бывших царских покоях: опочивальне, кабинете, гостиной, библиотеке. Сопровождавшие сказали ему, что в Зимнем дворце есть и Китайский зал, но ознакомиться с ним нельзя, так как там идут ремонтные работы.

Мао Цзэдун всегда считал необходимым подчеркивать свои чрезвычайно сильные чувства протеста против антикитайской деятельности империалистов, в том числе если не прежде всего России. Поэтому, услышав такие разъяснения, он тут же сказал находившемуся рядом с ним Ши Чжэ: «На самом-то деле им просто неудобно открывать этот зал; им стыдно показывать его нам! Ведь подумать только, сколько же награбила в Китае царская Россия!»