Сталин и заговор генералов
Шрифт:
Примечательно, что это было мнение высших военно-политических кругов СССР и уже в 1928 г. Оно осталось неизменным и в 30-е гг. Будучи в то время сотрудником абвера, генерал К. фон Шпальке в разговоре с комкором С. Урицким (в 1936 г.) «намекнул на то, что... изменение мнения у Тухачевского не является неожиданностью». «Я всегда считал его переменчивым, — вспоминал много лет спустя этот офицер, — к сожалению, даже слишком лабильным. Из весьма дипломатичного ответа (комкора С. Урицкого) я «между строк» мог услышать, что моя краткая и осторожная оценка Тухачевского верна...»'1. Другой офицер рейхсвера, имевший возможность наблюдать Тухачевского в 1931 г., полковник Мирчински «описывал Тухачевского как чрезвычайно тщеславного и высокомерного позера, человека, на которого ни в коем случае нельзя было положиться»1. Правда, в штабе рейхсвера считали, что «на людей типа Бломберга Тухачевский произвел хорошее впечатление, потому что ои, владея прекрасными специальными знаниями и светскими
...В пензенские гимназические годы «научных интересов у Михаила Тухачевского не было; он ходил одиночкой, «диким мальчиком», не вызывавшим ни симпатий, ни дружеского расположения. В нем отсутствовала всякая грубость, но — полная оторванность от товарищей, аристократичность, замкнутость в себе и ко всем — подчеркнутая надменность»1.
Он «был стройным юношей, весьма самонадеянным, чувствовавшим себя рожденным для великих дел»203 204, — вспоминал о нем — юнкере Александровского военного училища, близкий друг семьи Тухачевских известный музыкант Л. Сабанеев. «Он казался всегда несколько самоуверенным, надменным... предельная собранность и организованность, — отмечала Г. Серебрякова, — он не убегал от встречного взгляда и отвечал собеседнику резко, прямо, как бы скрещивая с ним шпаги на бой или мир»205. По отзыву В. Примакова, М. Тухачевскому свойственна была «прямота, граничащая с дерзостью»206 207.
«...Властный и самолюбивый, но холодный и уравновешенный Тухачевский был постоянно настороже», — так характеризовал его сверстник, тоже юнкер. Генерал А. Власов так характеризовал Тухачевского и отношение к нему офицеров в 30-е гг.: «Он хотя и имел большое влияние в армии, но не пользовался ни всеобщим доверием, ни любовью; одни командиры ему завидовали, другие его боялись, и все вместе его не любили как заносчивого царского гвардейца, смотревшего на всех свысока»205. В своих воспоминаниях о сослуживце князь Ф. Касаткин-Рос-товкий заметил, что «...он всегда был холоден и слишком серьезен... с товарищами вежлив, но сух»208. Отец одного из сослуживцев будущего маршала, подпоручика Н.Н. Толстого, посетивший сына на фронте осенью 1914 г., вспоминал «в числе новых друзей Коки (так домашние звали Н. Толстого. — С.М.) и Тухачевского. Он очень молод еще, но уже выделяется заметно: хладнокровен, находчив и смел, но... Непонятно, на чем все это держится? Это тип совершенно особой формации. Много в нем положительных качеств, он интересен, но в чем-то не очень понятен. И откуда берутся такие? Молодой из ранних. Ни во что не верит, нет ему ничего дорогого из того, что нам дорого; ум есть, отвага, но и ум, и отвага могут быть нынче направлены на одно, завтра же — на другое, если нет под ними оснований достаточно твердых; какой-то он... гладиатор! Вот именно, да, гладиаторы, при цезарях, в языческом Риме могли быть такие. Ему бы арену да солнце и публику, побольше ее опьяняющих рукоплесканий. Тогда есть резон побеждать или гибнуть со славой... А ради чего побеждать или гибнуть за что — это дело десятое»1.
Другой однополчанин и близкий приятель Тухачевского в ту пору (1914 — начало 1915 г.) прапорщик (к 1917-му — капитан) А. Типольт также отмечал наиболее заметные свойства характера молодого подпоручика. «Бросалась в глаза его сосредоточенность, подтянутость. В нем постоянно чувствовалось внутреннее напряжение, обостренный интерес к окружающему»209 210 211. Вспоминая о встрече уже осенью 1917 г., когда Тухачевский, бежав из плена, вернулся в полк, Типольт, рассказывая о бурных обсуждениях политической ситуации, отметил, что «Михаил сосредоточенно прислушивался к нашей полемике, но сам высказаться не спешил. Чувствовалось, что в нем происходит напряженная внутренняя работа»'1.
По впечатлениям философа И. Ильина (позволю себе процитировать их еще раз), относящимся к 1922 г., «Тухачевский — очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен»212 213 214. Германский посол фон Дирксен, считавший его «сомнительным, авантюрного склада типом»'1,
Тухачевским, полагал, что «у него был глубокий, спокойный и аналитический ум», однако «ему была свойственна некоторая барственность, небрежение к черновой, повседневной работе. В этом сказывалось его происхождение и воспитание... При всем своем спокойствии Тухачевский умел проявить твердость и дать отпор, когда считал необходимым... Он умел давать резкий отпор именно в таком спокойном тоне, что, конечно, не нравилось»1. В одной из бесед, характеризуя Н. Крестинского, В. Молотов назвал его «барином». На вопрос же собеседника «А Тухачевский?» сталинский соратник — и это примечательно с учетом его неприязни к маршалу — уточнил: «Тот больше аристократ»215 216. Об аристократических привычках, преднамеренно и дразняще им демонстрировавшихся, ходило много слухов. Рассказывали, будто во время командования Ленинградским военным округом (1928—1931 гг.) Тухачевский жил под Ленинградом в бывшем дворце царицы. «Тухачевский каждую субботу принимал подчиненных в своем кабинете, сидя на царском троне, — убеждал очевидец. — Перед ним на столе лежали разложенные пачками деньги, которыми он одаривал за хорошую службу — по-барски и даже по-царски»217. Возможно, это «апокриф», однако он, несомненно, отражает сложившееся в общественном мнении устойчивое впечатление, рожденное личностью Тухачевского.
Один из близко наблюдавших Тухачевского его сослуживцев в 1919 г. вспоминал, что «одно время Тухачевский носил ярко-красную гимнастерку, но при этом всегда был в воротничке, в белоснежных манжетах и руки имел выхоленные с отточенными ногтями»218 219. Даже перед Военным трибуналом, судившим его в 1937-м, «Тухачевский старался хранить свой аристократизм и свое превосходство над другими...»0. Указанные свойства личности обеспечили Тухачевскому еще в училищную пору репутацию «новоявленного князя Андрея Болконского»220.
Итак, учитывая меру субъективизма, благожелательности или неприязни мемуаристов, можно констатировать их единодушное свидетельство о доминирующем свойстве личности и поведения М. Тухачевского — аристократизме. Оно сформировалось и сохраняло устойчивость благодаря ряду причин и обстоятельств, на которых имеет смысл задержать внимание.
«Книжность» была важнейшим условием формирования мировоззренческой установки Тухачевского. На это обратили свое внимание его французские приятели по плену. «В его поведении многое было навеяно литературой», — вспоминал П. Фервак. Их поражала начитанность Тухачевского, но начитанность весьма бессистемная, богемного характера. С определенной долей иронии в связи с этим французы переиначили его фамилию, в шутку прозвав «Тушатушским» — умеющим рассуждать «обо всем»1.
По воспоминаниям П. Фервака, «история была одним из больших увлечений М. Тухачевского. Ему не наскучивали знаменитые личности, которые, благодаря их энергии, либо отсутствию посредственных качеств, либо игнорированию ими предрассудков, либо, наконец, благодаря их гениальности, подавляли людей. Он восхвалял Бонапарта за то, что тот использовал в своих целях якобинцев и сумел найти защиту у Робеспьера. Он рукоплескал Екатерине II за умение удовлетворить все свои аппетиты. Желание быть великой у этой женщины, говорил он, было обусловлено ее любовными страстями: одно было функцией другого. По тем же причинам он одобрял жестокость Петра Великого»221 222 223. Известно также, что он увлекался «Войной и миром» Л. Толстого, с которым был знаком его отец, особенно фигурой князя Андрея Болконского. Будучи «солдатом», Тухачевский имел репутацию «образованного» человека, гуманитария, «книжника».
Сопоставляя его с Г. Жуковым, В. Молотов отметил: «Обоих знаю, но они разные. У Жукова твердость и, безусловно, практика. Тухачевский — более образованный человек, но, конечно, менее военный...»'1. П. Фервак, обративший внимание на внешнее сходство Тухачевского с Наполеоном, считал, что у его русского приятеля «не было практицизма Бонапарта. ...cho был фантазер, который шел туда, куда его влекло собственное воображение»1. «Все это, батенька мой, фантазерство увлекающегося поручика», — так чаще всего оценивались многие инициативы Тухачевского в период Гражданской войны генералами-генштабиста-ми224 225.
Учитывая вышесказанное, следует особо отметить именно «книжный», несистематический характер его образованности и эрудиции, хотя и весьма обширной и разнообразной. Такого рода образованность правильнее было бы называть «начитанностью». В сущности, Тухачевский не получил даже того, что формировало исключительно военный характер'1. Несомненная тяга к «книге», к науке, к теоретизированию, к умозрительным схемам просматривается в его деятельности на всем протяжении его жизни. На это обратил внимание и его противник Ю. Пил-судский, причислив Тухачевского «к умам абстрактным»226. Указанные свойства ментальности, культуры наложили отпечаток и на поведение Тухачевского-полководца.