Сталин и заговор в НКВД
Шрифт:
С точки зрения персональных качеств, повторяю, были некоторые основания считать Зафрана и провокатором, и плохим агентом, но, тем не менее, он сообщал об объективных фактах следующего порядка.
В 1933 г., связавшись с Зильберманом, Хрусталевым и Дрейцером, Зафран в своих агентурных донесениях совершенно бесспорно доказывал, что поведение троцкистов и зиновьевцев, в том числе и вождей, которые выступали на 17-м съезде партии с покаянными речами, является двурушническим. Двурушничество их проводилось исключительно с целью еще большего законспирирования существовавшей контрреволюционной организации. Дальше Зафран сообщил о том, что организация переходит к методам террора. Он сообщил о целом ряде конкретных фактов, в том числе и о воровстве государственных средств
Словом, если читаешь все агентурные материалы (а я прочитал их все), то создается такое впечатление, что в агентурных материалах этого самого Зафрана сообщались всякие, проверенные жизнью, факты. Я исключаю отдельные литературные обобщения Зафрана, но факт остается фактом.
Все это шло хорошо до одного печального случая.
Зафран однажды сидел у Зильбермана и увидел у него к.-р. листовку, вернее, Зильберман показал ему троцкистскую листовку, которая критиковала решения XVII съезда партии. Зафран попросил дать ему эту листовку. Зильберман ему отказал, но затем дал, сказав: «Сядь и перепиши эту листовку, а потом кого надо - ознакомь». Зафран и переписал ее в свой блокнот.
Кстати сказать, к несчастью, в этом блокноте Зафран записывал все свои агентурные сообщения. Отсюда начались все его злоключения.
Работники бывшего ПП ОГПУ Московской области получили от Зафрана эту листовку. В это время шла Московская партконференция. Тов. Реденс передал листовку тов. Кагановичу, который в своей речи сообщил об этой листовке.
Когда тов. Каганович использовал эту листовку в своей речи, тогда товарищи вынуждены были арестовать Зильбермана и Хрусталева. Началось следствие. Зильберман и Хрусталев отрицали предъявленное им обвинение.
Затем москвичи поставили перед центром вопрос об аресте Дрейцера. Так как Дрейцер являлся в это время директором завода, то в центре заинтересовались этим вопросом, и дело повернулось следующим образом: через некоторое время был арестован сам Зафран и ему учинили допрос, обвинив его в провокации.
Допрос, я должен сказать, был довольно пристрастным. Я прочел стенограмму допроса, который был проведен тов. Рутковским и в котором принимал участие тов. Радзивиловский, причем тов. Радзивиловский тоже, в известной мере, поддался на эту провокацию.
Ну, словом, товарищи, когда читаешь сейчас протокол этого допроса, то его ошибочность бьет в нос, потому что кто бы ни прочитал эту стенограмму допроса, сразу увидит, что допрос весь пестрит такими примерно формулировками: «Кто вам сказал, что троцкисты - такие дураки, что они такими делами занимаются?».
Каждый из вас может задать вопрос, кто же это так допрашивал Зафрана, а некоторые скажут, что, может быть, здесь что-то неладно.
Но дело в том, что следствием была поставлена задача во что бы то ни стало разоблачить Зафрана, а раз центр тяжести перенесен с разоблачения врага на разоблачение самого агента, то, естественно, что ослабло внимание к врагу, уже стал второстепенным вопрос о допросе арестованных и т. д. Словом, долго ли, коротко ли, Зафрану было предъявлено обвинение в провокации и в качестве основного документа, который послужил основанием для заключения его в концлагерь на пять лет, фигурировала якобы подложная листовка, им написанная. Я должен сказать, что читал эту листовку. Она не могла быть подложной потому, что она была опубликована в троцкистском бюллетене. Зафран ничего не выдумывал, а просто переписал эту листовку. За то, что Зафран сам составил эту листовку якобы с провокационной целью, ему дали пять лет.
Товарищи, надо сказать, что если бы вы ближе ознакомились с этим делом, то увидели бы, что Зафран никогда этой к._р. листовки составить не мог, потому что она написана квалифицированным политическим языком, каким Зафран
Нет никаких сомнений, что это творчество не рук Зафрана. И если бы расследовавшие это дело товарищи лучше его продумали, то увидели бы, что делают здесь большую ошибку.
Во всяком случае, если даже исключить всякую возможность политической ошибки, то здесь сделана юридическая ошибка, когда Зафран был осужден как автор этой листовки.
Далее, Хрусталев и Зильберман были освобождены. Дрейцер каким-то образом узнал, что здесь, у вас, ведется дело, и написал заявление, в котором выразил возмущение, что его Зафран оговаривает, назвал Зафрана прохвостом, сволочью и т. д. Кто передал Дрейцеру о ходе следствия, неизвестно. Во всяком случае, о следствии Дрейцер каким-то образом узнал.
Еще несколько характерных деталей этого дела. Дрейцер в то время не был арестован. Сейчас, как известно, Дрейцер расстрелян как активнейший член московского троцкистско-зиновьевского террористического центра. Хрусталев, о котором я говорил, это тот самый Хрусталев, который содержал конспиративную квартиру на Дорогомиловской улице, откуда велись наблюдения за маршрутами тов. Сталина. Зильберман осужден, кажется, на 5 лет по делу убийства Сергея Мироновича Кирова. Мы сейчас затребовали этого Зильбермана из концлагеря, так как его дело нужно посмотреть в новом свете. Я думаю, что его постигнет та же участь, которая постигла Дрейцера и Хрусталева.
Затем еще целый ряд деталей. После убийства С.М. Кирова этот самый Зафран, находившийся в лагере в Караганде, убежал оттуда. Приезжает он в Москву и звонит с вокзала: «Вот я прибыл такой-то и такой-то. Я убежал, так как был прав, и прошу поэтому снять с меня судимость». Его арестовали. Не знаю, долго ли его держали или нет. Но он подал заявление на имя тов. Сталина, на мое имя, на имя прокурора. Это дело было предметом разбирательства в Комиссии партийного контроля. Предложено было Зафрана освободить. Его освободили, послали на курорт, материально его устроили и т. п. Но несколько месяцев тому назад он был вновь арестован по другому делу. В чем заключается последнее дело, этого касаться не буду, тут дело темное. Собрались там бывший агент Зафран, бывший уполномоченный райотделения НКВД и организовали какую-то террористическую группу, которая была снабжена оружием. Это дело надо расследовать: либо это действительно опасное дело, либо это чепуха. Но повторяю, что этого дела я не касаюсь; это дело мы разберем особо; непосредственного отношения к нашему сегодняшнему разговору это дело не имеет.
Дело Зафрана - это лишь иллюстрация к тому, что были сигналы, которые давали нам все нити в руки, а мы этих сигналов не восприняли и отвергли. Что здесь такое: предательство или отсутствие бдительности? Сознательно было дело провалено или, как формулировал тов. Сталин в письме, написанном после убийства тов. Кирова, что с чекистами сыграло злую шутку отсутствие у них партийного чутья?
Я думаю, что вернее здесь последнее. Вернее последнее, потому что просто у товарищей не хватило ни чутья, ни нюха, ни бдительности, ни остроты, для того чтобы ухватиться за эти факты.
Я эти факты привел как иллюстрацию, и, повторяю, что это не единичные факты, что были и другие, не менее яркие факты. Мне кажется, что здесь было отсутствие самой элементарной бдительности, чутья и оперативного нюха. Товарищи прохлопали в этом деле, просто не верили, что троцкисты могут перейти к такому острому методу борьбы, как террор, рассматривали это дело как какую-то антипартийную контрреволюцию. Во всяком случае, никто не предполагал, что на фоне наших гигантских успехов найдутся настолько обнаглевшие люди, которые перешли к таким острым формам борьбы с нашей партией, с нашим социалистическим государством. Этого не предполагали, так как люди, увлеченные успехами социалистического строительства, смотрели сквозь розовые очки на жизнь, говоря: «Какая, к черту, контрреволюция, откуда ей взяться? Мы имеем такие успехи, такие достижения, а тут контрреволюция, просто бессмыслица какая-то».