Сталин и заговор военных 1941 г.

Мещеряков Владимир Порфирьевич

С другой стороны, Октябрьский, вроде бы, беспокоясь о последствиях возможной бомбардировки, звонил, все же, в кабинет самого Наркома обороны Тимошенко с сообщением, что так мол, и так, неизвестные самолеты с недобрым делом на Севастополь налетели. Правда, хозяин кабинета Семен Константинович, на данный момент, скорее всего, отсутствовал — видимо, вышел по малой нужде, да Жуков постеснялся об этом говорить. А так как, начальник Генштаба остро чувствовал приближение войны, то живо отреагировал на звонок с юга, схватившись за телефонную трубку в чужом кабинете.

Но и такой вариант не проходит, так как Жуков,

сам же, уверял читателя, что Октябрьский звонил именно ему. Более того, подтвердил сказанное, сообщив, что у него, через полчаса, состоялся еще один телефонный разговор с командующим Черноморским флотом. С другой стороны, опять получается тупиковая ситуация: немецкая авиация, ведь, совершила налеты и на Либаву — военно-морскую базу Балтийского флота, и на Полярный — базу кораблей Северного флота. Но, к удивлению, ни Трибуц, ни Головко, однако, не выразили своей тревоги, ни Наркому обороны, ни, тем более, тому же, начальнику Генерального штаба Жукову. Не стали разыскивать по кабинетам будущего «прославленного полководца». Что сказать по такому поводу? Умеет, однако, Георгий Константинович запутать любое дело, даже простой телефонный звонок.

Нет! Тут что-то совсем другое объединяло Жукова и командующего флотом Октябрьского. Неспроста, Филипп Сергеевич выделил, именно, Георгия Константиновича, среди прочих военных высокого звания. Какой же невидимой нитью они были связаны?

Нарком Кузнецов, конечно же, знал обстоятельства дела, но не стал раскрывать маленькую тайну двух мужчин одетых в генеральскую форму, тем более что ни тот, ни другой, в дальнейшем, ни словом не обмолвились, что многократно звонили друг другу.

Тимошенко, вообще, не написал ни строчки о первых днях войны. Надо полагать, что события тех дней забыл насмерть.

А последний свидетель, находившийся в кабинете наркома — Ватутин, приказал долго жить в начале 1944 года при странных обстоятельствах его ранения.

У нас по войне довольно много необъяснимых фактов, в том числе и этот, связанный с телефонным звонком Октябрьского. И они, эти факты, в основном, как правило, относились к самому Георгию Константиновичу. Вот кто бы объяснил, почему всё же начальник Генштаба Жуков, якобы, по распоряжению Сталина, вдруг умчался после обеда 22 июня на Юго-Западный фронт, бросив на произвол судьбы не только свое служебное кресло, но и вверенную ему военную структуру не малого значения? Простое решение, оставить вместо себя заместителя, и то, якобы, пришло не ему в голову, а явилось инициативой товарища Сталина, который, дескать, и приказал Жукову убыть на фронт, а окружающим людям пояснил, что его место в Генштабе, в таком случае, займет Ватутин.

Обеспокоенный, что все умные мысли он забирает с собой, Жуков, якобы, поинтересовался у вождя, как же они без него в Москве будут руководить штабными делами? И у него, наверное, камень с сердца упал, когда услышал, как Сталин, хотя и раздраженно, но сказал, что «мы тут как-нибудь обойдемся». У Георгия Константиновича в рассказе, несмотря на множество звезд в его петлицах, проскальзывает чисто русско-народное естество: авось, небось, да как-нибудь. Хотя

это, ни в кое мере не приближает читателей его мемуаров, к пониманию описываемых им событий.

Кроме всего прочего, нас по настоящему заставляют верить в расхожую байку о том, что Жуков, дескать, в должности начальника Генерального штаба помчался на Украину командовать войсками фронта. И хотя это не серьезно, с военной точки зрения, данное утверждение Жукова, уже полстолетия, как укоренилось в сознании советских читателей, а теперь стало гнездиться в головах жителей современной России.

Предвижу иронию: «А что, разве Шапошников не покидал Генштаб, для поездки на фронт?» Разумеется, что Борис Михайлович, как выдающаяся личность из состава руководящих работников Генштаба, выезжал в боевые порядки, но, именно, как начальник штаба соответствующей структуры управления войсками, например, штаба Западного направления, предоставляя право другим командовать войсками, например, тому же, Ворошилову.

И в нашем случае, было бы терпимым, если бы Жуков поехал на Украину, скажем, в качестве начальника штаба фронта, а его сопровождал бы, вместе с Хрущевым, тот же Тимошенко, как командующий. Но, увы! Поездка в таком качестве не состоялась.

Сам Жуков, лично заверил читателя, что по приезду в Тарнополь уверенно взялся за командирский руль. Так что, именно, в должности начальника Генерального штаба Георгий Константинович и пытался «разгромить» передовые части немецкой группировки «Юг».

Однако читаем у Франца Гальдера в его военном дневнике по тем дням:

«Войска группы «Юг» отражая сильные контратаки противника… успешно продвигаются вперед. Противник несет большие потери…».

Противник — это же наши бойцы-красноармейцы Юго-Западного фронта, гибнущие в бесплодных контратаках. И это называется помощью растерявшемуся командующему Кирпоносу?

Кроме того у Гальдера есть и дневниковая запись за 26 июня, как бы подводящая итог первых четырех дней войны:

«Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению неся значительные потери. У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство».

Все по уши в потерях, но немцы почему-то, хотя и медленно, но, все же, продвигаются вперед.

Уж не своею ли рукою, Георгий Константинович вписал, сею фразу о твердом и энергичном руководстве в книгу немецкого генерала? Ведь, это он же был на Украине в эти дни!

По тому, что вытворяли со своими архивными документами (тот же Жуков), да, к тому же, и беззастенчиво врали в своих мемуарах, — за нашими деятелями в маршальских погонах, как говорят, не заржавеет.