Сталин - период созидания. Гражданская война в СССР 1929-1933 гг
Шрифт:
«Деревня была разношерстной: бедняки, середняки, зажиточные. К беднякам относили крестьян, не имевших скота… До коллективизации деревня жила спокойно: поля убраны, скотина ухожена, хлеб в закромах. Все друг другу доверяли, ни от кого не запирались, никто чужого не брал. Все, как одна семья, были. И пьяницы у нас были. Да где их только нету?! А как пришла коллективизация, так всё и смешалось: и скотина, и хлеб общими стали. Многие дома стояли заколоченными. Дворы - пусты. Всё сразу осиротело. Сначала на всё это было дико смотреть. Но ничего! Потом попривыкли и к этому. В колхоз звали обещаниями. Говорили, что все будут жить одинаково хорошо. Те, кто победней, сразу поверили этим обещаниям, стали вступать в колхоз. Но зажиточные не доверяли этим словам, боялись потерять своё кровное. Были случаи и силой загоняли в колхоз. Тогда крику, слез и ругани было полно.
Из этого примера к вышеперечисленному перечню можно добавить ещё одну причину - потому что насильственно загоняли в колхоз. На эту тему своё «мудреное» объяснение выразил сталинист К. Романенко: «Следует подчеркнуть, что кулаки поднимались против коллективизации не потому, что их стали самих вовлекать в колхозы или раскулачивать. Кулак почувствовал, что уже само создание колхозов уничтожит базу для его экономического существования».
К. Романенко здесь не прав, потому что создание колхозов уже предусматривало предварительный грабеж кулаков, раскулачивание, и их полное отсутствие к концу коллективизации. Поэтому вместо - «само создание колхозов уничтожит базу для его экономического существования», следовало бы выразиться правдиво - в ходе создания колхозов одновременно уничтожалась коммунистами экономическая база жизни кулаков. Разница здесь существенна, ибо, послушав лукавого К. Романенко, можно подумать, что в тот период имела место равноправная экономическая конкуренция двух систем хозяйствования: колхозной и единоличной, вернее - семейной, родовой… Кстати, эта полная замена системы производства в деревне осуществлялась с таким насилием и остервенением, что создавалось впечатление, будто уничтожаются все базовые основы жизни успешных крестьян. Уверен, - если бы так беспардонно и жестоко отобрали у товарища К. Романенко все результаты его многолетнего труда и уничтожили бы его семье привычную базу экономического существования, сопровождая это зуботычинами и издевательствами, то «мудрец» К. Романенко, если не был бы полностью парализован страхом перед своими любимыми коммунистами, - обязательно возмутился бы, и, очень вероятно, - в агрессивной форме.
Взглянем на ещё одно свидетельство - отрывок воспоминания Марьиной Настасьи Федосеевны (1912 г. рожд. из д. Балахоновка Кемеровской области):
«День работаешь в поле, ночью идешь в амбар урожай сортировать или на сушилку зерно сушить. Раньше поля вручную пололи .И дети работали в колхозе. А как же! Знаете, сколько за такую работу мы получали (смеется). Ничего мы не получали! Частушка такая была: «Колхознички-канареечки, поработай год без копеечки». Было даже так, что работали мы, работали, но и 300 граммов хлеба на трудодень не получали. Живи, как хочешь! Сдавали всё государству, а себе ничего нам не оставляли. Получали за работу всего один раз в год… Голодали! А в карман даже гороху нельзя было взять. Судили! Были у нас такие случаи. Помню, одна тетенька в кармане фартука натаскала с зерносушилки ведерка два зерна. Так ее судили! Сколько ей дали, уж и не припомню.
Судили и за то, что кто-то на работу не выходил. О! Нельзя было не ходить на работу! Я как-то ногу прорубила, когда пни корчевала. Но и с такой раной нельзя было дома сидеть. Это не считалось уважительной причиной. Я ходить не могла, а меня всё равно поставили на работу. Правда, поставили в пожарку. Я должна была не только следить, где что загорелось, но и со всем пожарным хозяйством управляться. Я ходить не могу, а коней в пожарке надо напоить, накормить…
День и ночь мы в колхозе работали. Больничных нам не давали. Не давали их даже на детей. У меня их пятеро было. Дети же постоянно болеют. Вот двое и умерли. Сначала дочка заболела воспалением легких. Её нужно было вести в Верхотомку в больницу. Это километров 20-25 от нас будет. Председатель меня не отпустил, сказал, что работать нужно. Девочка моя и умерла. Потом, когда мальчик так же заболел, я председателю доложилась, что вести в больницу нужно. Он меня снова не отпустил. Так двоих детей я потеряла. Тогда с работой очень строго было. Попробуй не выйди! За всю нашу работу мы получали крохи» (материалы спецэкспедиции фонда «Исторические исследования»).
Похожие воспоминания были и у Изотовой Дарьи Максимовны (1909 г. рожд.):
«…Самое обидное, что мы наживали своим трудом, а
Из этих двух примеров можно добавить ещё одну причину недовольства крестьян - тяжелейшие условия труда и жизни в колхозе, сверхэксплуатация за минимальную натуральную оплату.
Можно даже поставить вопрос: «А знал ли Сталин причины сопротивления крестьян, которые не знает вышеназванный современный сталинист О. Павловский, К. Романенко, Ю. Мухин и им подобные?».
– Конечно, ему сообщали в своих докладах не только сотрудники ОГПУ, но неоднократно знаменитый писатель М. Шолохов, который например, в письме Сталину от 4 апреля 1933 года сообщал (отрывок письма):
«В Плешаковском колхозе два уполномоченных РК, Белов и другой товарищ, фамилия которого мне неизвестна, допытываясь у колхозников, где зарыт хлеб, впервые применили впоследствии распространившийся по району метод «допроса с пристрастием». В полночь вызывали в комсод, по одному, колхозников, сначала допрашивали, угрожая пытками, а потом применяли пытки: между пальцев клали карандаш и ломали суставы, а затем надевали на шею веревочную петлю и вели к проруби в Дону топить.
В Грачевском колхозе уполномоченный РК при допросе подвешивал колхозниц за шею к потолку, продолжал допрашивать полузадушенных, потом на ремне вел к реке, избивал по дороге ногами, ставил на льду на колени и продолжал допрос.
В Лиховидовском колхозе уполномоченный РК на бригадном собрании приказал колхозникам встать, поставил в дверях вооруженного сельского, которому вменил в обязанность следить за тем, чтобы никто не садился, а сам ушел обедать. Пообедал, выспался, пришел через 4 часа. Собрание под охраной сельского стояло… И уполномоченный продолжал собрание.
На первом же бюро РК новый секретарь РК поставил вопрос об этих перегибах. Было записано в решении бюро о том, что такие «методы» хлебозаготовок искажают линию партии. Об этом на другой день узнал Овчинников, приехавший из Верхне-Донского района (он работал особоуполномоченным по двум районам: Вешенскому и Верхне-Донскому), и тотчас же предложил секретарю РК: «О перегибах в решении не записывай! Нам нужен хлеб, а не разговорчики о перегибах. А вот ты с первых же дней приезда начинаешь разговоры о перегибах и тем самым ослабляешь накал борьбы за хлеб, расхолаживаешь парторганизацию, демобилизуешь ее!»
После отъезда Овчинникова в Верхне-Донской район работой стал руководить Шарапов… О работе уполномоченного или секретаря ячейки Шарапов судил не только по количеству найденного хлеба, но и по числу семей, выкинутых из домов, по числу раскрытых при обысках крыш и разваленных печей. «Детишек ему стало жалко выкидывать на мороз! Расслюнявился! Кулацкая жалость его одолела! Пусть, как щенки, пищат и дохнут, но саботаж мы сломим!» - распекал на бюро РК Шарапов секретаря ячейки Малаховского колхоза за то, что тот проявил некоторое колебание при массовом выселении семей колхозников на улицу. На бюро РК, в ячейке, в правлении колхоза, громя работавших по хлебозаготовкам, Шарапов не знал иного обращения, кроме как «сволочь», «подлец», «кусок слюнтяя», «предатель», «сукин сын». Вот лексикон, при помощи которого уполномоченный крайкома объяснялся с районными и сельскими коммунистами…
Мне казалось, что это - один из овчинниковских перегибов, но в конце января или в начале февраля в Вешенскую приехал секретарь крайкома Зимин. По пути в Вешенскую он пробыл два часа в Чукарин-ском колхозе и на бюро РК выступил по поводу хода хлебозаготовок в этом колхозе. Первый вопрос, который он задал присутствовавшему на бюро секретарю Чукаринской ячейки: - «Сколько у тебя выселенных из домов?» - «Сорок восемь хозяйств».
– «Где они ночуют?» Секретарь ячейки засмеялся, потом ответил, что ночуют, мол, где придется. Зимин ему на это сказал: «А должны ночевать не у родственников, не в помещениях, а на улице!»