Сталин против Лубянки. Кровавые ночи 1937 года
Шрифт:
Ждать пришлось недолго. 2 июля председатель Всесоюзного комитета по делам высшей школы И.И. Межлаук, еще не ведая, что и сам обречен и в скором времени будет уничтожен лубянским ведомством, подал Сталину донос на своего заместителя Волынского, что тот якобы раньше знал о связях Ягоды с Бухариным и Рыковым, но сообщил об этом только Агранову – своему куратору в НКВД, а в партийные инстанции не доложил. Донос был направлен против Волынского: Межлаук просил его избавить от столь сомнительного заместителя и передать дело о нем в НКВД. Но Сталин наложил резолюцию: «Т.т. Молотову, Ежову. Волынский, конечно, виновен, но дело не столько в Волынском, сколько в Агранове, который, надо полагать, скрыл от ЦК сообщенное ему Волынским об Ягоде. Нужна проверка этого дела с точки зрения поведения Агранова. И. Сталин». Молотов рядом написал: «Согласен» [428] . Ежову только это и требовалось. По итогам проверки он добился направления в Саратов специальной комиссии во главе со своим другом Георгием Маленковым – в прошлом заместителем, а затем и преемником по должности завотделом руководящих партийных кадров (ОРПО) в ЦК ВКП(б).
Агранов сам невольно
Агранов, отчаянно пытаясь выкрутиться, пошел ва-банк: он поспешил направить Сталину письмо, в котором предлагал арестовать теперь уже Маленкова как «врага народа», а заодно с ним и вдову Ленина Крупскую, о которой Агранову было известно, что Сталин ею недоволен. Этот шаг на грани отчаяния оказался последним шагом в пропасть. Письмо Агранова ничего не изменило в ходе событий, разве что дополнительно озлобило Маленкова. 19 июля тот переслал в Москву доклад, в котором утверждал, что среди партийно-государственного руководства Саратовской области сложилась «серьезная правотроцкистская шпионская организация» во главе с первым секретарем Саратовского обкома членом ЦК Александром Криницким. Эта шпионская организация, по словам доклада, «остается до сих пор неразоблаченной и неизъятой… Агранов, видимо, и не стремился к этому… Сам аппарат Саратовского УНКВД до сих пор остается нерасчищенным от врагов… Агранов ничего в этом отношении не сделал. На основании этого считаем целесообразным Агранова сместить с должности и арестовать» [430] .
На следующий же день Криницкий отозван в Москву, по прибытии сразу вызван в кабинет Маленкова в здании ЦК на Старой площади и при выходе из него арестован; Агранов в тот же день взят под стражу и возвращен на Лубянку, но уже в качестве секретного заключенного Внутренней тюрьмы (узники такого ранга содержались в ней под номерами и персоналу тюрьмы не полагалось знать, кто у них находится) [431] . Попав в лапы своих бывших подчиненных, Агранов был обвинен в том, что состоял в заговоре вместе с Ягодой, Мироновым и Молчановым. Впереди его, как и упомянутых «сообщников», ждала неизбежная смертная казнь. Летом, в душной камере Внутренней тюрьмы, он находился всего в нескольких метрах от хорошо знакомых ему кабинетов Лубянки. Агабеков применительно к периоду, когда он возглавлял Восточный сектор ИНО в главном здании на Лубянке, описывает свой кабинет так: «Это была небольшая комната с одним окном, выходящим во внутренний двор. Из окна напротив виднелись тоже окна, кото рые, однако, были завешены высокими, смотрящими вверх, окрашенными в серый цвет щитами. Щиты не позволяли видеть, кто и что скрывается за этими окнами, но мы знали, что это камеры Внутренней тюрьмы ОГПУ, где содержались арестованные. Летом при открытом окне мы говорили очень громко, и, вероятно, арестованные слышали наши беседы, но это никого не беспокоило, ибо из Внутренней тюрьмы ведь редко кто выходил на свободу» [432] .
По ночам Агранов из своей камеры мог слышать не менее впечатляющие звуки. Тех, кто подобно Агранову, весною и летом 1937 г. был этапирован в Москву из провинциальных тюрем, непривычно поражали слышавшиеся по ночам вопли истязаемых арестантов: вскоре ежовские методы следствия распространятся по всему СССР, и уже никого не будут удивлять, но тогда с непривычки это шокировало. Евгения Аксенова-Гинзбург, мать известного писателя Василия Аксенова и жена советского градоначальника (в терминах того времени председателя горисполкома) Казани, этапированная летом 1937 г. в один из московских следственных изоляторов, упоминает невозможность уснуть летом, когда окна были открыты для вентиляции, примерно между полуночью и тремя часами ночи из-за близости следственного корпуса: «Сейчас оно начнется. Неотвратимое, как смерть… Началось все сразу, без всякой подготовки, без какой-либо постепенности. Не один, а множество криков и стонов истязаемых людей ворвалось сразу в открытые окна камеры…
Над волной воплей пытаемых плыла волна криков и ругательств, изрыгаемых пытающими. Слов разобрать было нельзя, только изредка какофонию ужаса прорезывало короткое, как удар бича: «мать! мать! мать!» Третьим слоем в этой симфонии были стуки бросаемых стульев, удары кулаками по столам и еще что-то неуловимое, леденящее кровь.
Хотя это были только звуки, но реальное восприятие всей картины было так остро, точно я разглядела ее во всех деталях» [433] .
Вряд ли ночи во Внутренней тюрьме для Агранова в то время чем-то существенно отличались. Все это составляло, так сказать, психологический
Забегая чуть вперед, скажем два слова о том, каков оказался Агранов под следствием. Сведений об этом сохранилось немного. Но судя по тому, что мы имеем, вечно бодрый, веселый «Яня», оказавшись в бесстрастных объятиях родного ему тюремного ведомства, несколько приуныл. Первоначально он отказывался говорить со своими бывшими подчиненными. Его приходилось «уличать» показаниями ранее арестованных чекистов центрального аппарата, а также «изъятых» руководителей Саратовского УНКВД: Канарейкина, Зарицкого и других.
Все тот же вездесущий, как бес, начальник одного из отделений СПО майор госбезопасности Л. Коган, думая, что зарабатывает себе орден (в действительности – расстрельную пулю в затылок), быстро нашел способы привести своего бывшего начальника к общему знаменателю. От него потребовалось непременно получить признательные показания. И к бывшему первому заместителю наркома применили одну из тех низких и подлых оперкомбинаций, на которые прежде Агранов сам был великий мастер. Арестовали его жену, известную в литературно-художественных кругах Москвы светскую даму Валентину Агранову, и бросили в камеру как она была – в домашнем халате и тапочках на босу ногу (по воспоминаниям ее сокамерницы, о которой речь пойдет чуть ниже). Ее подвергли страшным истязаниям. Подробности вряд ли когда-нибудь станут нам известны. Но то, что этой женщине пришлось безвинно принять воистину адовы муки, не подлежит сомнению. Для примера упомянем, что казненная одновременно с Аграновой Татьяна Постоловская – секретарь парткома Украинской Ассоциации марксистско-ленинских научных институтов и жена Павла Постышева, пытавшаяся одно время через своего мужа играть свою роль в решении вопросов расстановки руководящих кадров на Украине, подвергалась после ареста совершенно варварским издевательствам: «Постоловскую притаскивали в большой кабинет, где уже находилось шесть-семь молодых людей с жокейскими бичами в руках. Ее заставляли раздеться совершенно донага и бегать вокруг большого стола посредине комнаты. Она бегала, а эти ребята, годившиеся ей в сыновья, в это время подгоняли ее бичами… А потом предлагали лечь на стол и показывать «во всех подробностях» – «как ты лежала под Постышевым»… И так почти каждую ночь» [434] .
Вернемся к Валентине Аграновой. Ее участь оказалась ничуть не легче, чем у Постоловской. Ее жестоко избивали, о ее тело гасили папиросы, требовали показаний об антисоветской деятельности мужа. Отрекшись от своего супруга, она могла легко отделаться – получить упрощенным порядком свои стандартные восемь лет лагерей как ЧСИР («член семьи изменника Родины») и отбыть их в одном из лагерей для «жен врагов народа» (в Мордовии или Казахстане). Однако Валентина Александровна не захотела покупать жизнь такой ценой. Тогда ее обманули, сыграв на ее самопожертвовании. Ей предложили «признаться», что это она была шпионкой и «врагом народа», а ее муж Агранов ничего не знал о ее враждебной деятельности; в обмен на подписание такого протокола ей обещали освободить ее мужа. И она подписала домыслы своих мучителей. В камере вместе с ней сидела бывший директор Партиздата Украины, жена кандидата в члены ЦК ВКП(б) и наркома зерновых и животноводческих совхозов СССР Н.Н. Демченко – твердого сталинца, одного из главных организаторов чудовищного голодомора на Украине, арестованного через 2 дня после Агранова [435] , – Мария Демченко. Она разъяснила Аграновой, что та попала в ловушку и, подписав этот протокол, погубила этим себя и мужа. Агранова стала биться в железную дверь камеры, требуя вернуть ей протокол. С этого момента ее на допросах избивали до потери сознания и бесчувственной бросали обратно в камеру. Молодая женщина, не дожившая до сорока лет, на сохранившейся тюремной фотографии выглядит изможденной старухой [436] . При этом, как она рассказала Марии Демченко, Агранова узнала в человеке, бившем ее сапогами, руководящего работника НКВД, который прежде считался другом семьи Аграновых и не раз бывал у них в гостях (вероятнее всего, речь идет о майоре госбезопасности В. Агасе – многолетнем секретаре Агранова, его выдвиженце, ставшем в начале 1937 г. заместителем начальника Особотдела ГУГБ НКВД; он пережил все ежовские чистки и лишь осенью 1938 г. был арестован, а избежать судьбы своего шефа и покровителя Агранова в 1937 г. по тогдашним неписаным законам лубянского ведомства он мог лишь одним способом…). Предчувствуя неизбежную гибель, Агранова подарила Марии Демченко свой платок с просьбой помнить о ее судьбе и рассказать о ней, если когда-нибудь выйдет на свободу [437] .
Ознакомившись с выбитыми у его жены показаниями, Агранов согласился, в свою очередь, признать себя участником «заговора Ягоды» в обмен на обещание пощадить его жену. Это обещание, разумеется, не было выполнено: вскоре Агранову расстреляли вместе с Постоловской, а также женами Артузова и Гая и еще двенадцатью женами высокопоставленных «врагов народа» [438] .
Что же касается самого Агранова, то у Ежова уже руки чесались поскорее расправиться с ним. Для казни Агранова он облюбовал бывшую загородную дачу Ягоды «Лоза», переименованную в Спецобъект «Коммунарка». В конце августа там были сделаны приготовления для закапывания в лесу, по которому еще недавно бродили Ягода и Агранов, трупов казненных чекистов. Эту идею одобрил Сталин, после беседы с которым в рабочем блокноте Ежова появилась запись: «Дача Ягоды – чекистам». 2 сентября 1937 г. из Москвы на грузовиках доставлены и закопаны в лесу трупы первой партии расстрелянных сотрудников НКВД (среди них был, видимо, Роман Пилляр, казненный в этот день). Вторая партия поступила сюда 20 сентября, третья – 8 октября… [439] . Настал черед Агранова. 1 ноября 1937 г. он попал в список предназначенных к расстрелу. Однако чья-то властная рука вычеркнула его оттуда [440] . Видимо, «Яня» не заслужил права умереть легко. Его ожидали новые страдания и унижения.