Сталин в битве за Москву
Шрифт:
Когда печальный сбор закончился, немец велел сложить всех погибших в котлован. Снова взревел танковый двигатель, и скоро на месте братской могилы вырос небольшой холм. А ещё через некоторое время подошёл длинный строй солдат – видимо, маршевая часть, следовавшая к переднему краю. Солдат выстроили огромным каре, охватывающим свежий холм, желтевший на фоне побуревшего от недавнего боя снега.
Остановилась машина, из неё вышел немец в распахнутой шинели с красной подкладкой.
– Генерал, – пролетел шепоток по толпе сельчан, которую оттеснили от котлована, но не разогнали.
Генерал заговорил,
Генерал говорил о мужестве красных юнкеров, которого так не хватает тем, кто стоял в строю перед ним. Говорил о том, что если бы они, солдаты фюрера, воевали так, как эти кремлёвские юнкера, то немцы давно бы уже были в Москве, война бы закончилась и они сейчас отдыхали бы в тёплых квартирах, отправляя богатые подарки своим фрау в Германию. Ведь близко Новый год. Он делал упор именно на то, о чём мечтали стоявшие в строю грабители и бандиты.
И тут учитель истории, тоже находившийся в строю, сказал негромко:
– Вот так: главная идея – грабить и убивать… Вот так Наполеон наставлял свою банду ещё перед походом в Италию: «Я вас поведу в самые плодородные на свете равнины! В вашей власти будут богатые провинции, большие города! Вы там найдёте честь, славу и богатство!»
И, помолчав, добавил:
– Для них, всех завоевателей, грабёж и слава – синонимы. Про Бородинское сражение он сказал: «Французы в нём показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми…» Да только вот вся страсть к победе у наполеоновских нелюдей, как и у этих, зиждилась лишь на страсти к грабежам.
Всё это запомнилось школьнице Кожемяко, школьнице, которая по прошествии десятилетий стала директором Музея кремлёвских курсантов в Яропольце, которая скрупулёзно собирала до самой глубокой старости всё новые и новые свидетельства, ценные экспонаты о «красных юнкерах», потрясших завоевателей своими мужеством, стойкостью и своей преданностью социалистической Родине – России.
Антонину Павловну Кожемяко за её трогательное, чуткое отношение к сохранению памяти великого подвига сводного полка называли «бабушкой кремлёвцев», и она до последнего вздоха находилась на своем, избранном ею самою священном посту, провожая каждый год по пять – семь яропольцев в Московское высшее общевойсковое командное училище, как достойную смену тем, кто нашёл свой вечный покой на обильно политой кровью земле Волоколамского края.
Минули тяжелые годы войны, в победном мае сорок пятого на торжественном приёме в честь командующих войсками Красной армии неожиданно зашёл разговор о страдных днях ноября сорок первого, когда враг стоял у стен столицы.
И неожиданно Жуков, который был за одним столом с Верховным, заговорил о наградах за Московскую битву.
– А ведь мы с вами, товарищ Сталин, не были тогда награждены, хотя многие получили высокие награды.
Жуков действительно никакой награды за Московскую битву не получил. Услышав упрёк, Сталин нахмурился, ведь он считал, что Жуков должен знать, почему он не награждён за то, что командовал фронтом у стен Москвы, хотя враг мог и не оказаться в такой близости от столицы, если бы… Вот это «если бы» давно уже не давало покоя Сталину, и он счёл заявление маршала весьма и весьма наглым.
Он
– А своих бл… не забыл наградить…
И грохнул кулаком по столу с такой силой, что ножка бокала с красным вином переломилась и вино разлилось по белоснежной скатерти так, что показалось, будто это кровь окрасила снежный покров подмосковных полей мужества, полей славы, предвосхищая слова будущей песни из кинофильма о великой битве за Москву…
На равнинах снежных юные курсанты…Началось бессмертье. Жизнь оборвалась.Сталин посмотрел на это растущее на скатерти ярко-красное пятно, и, быть может, показалось ему, что отразилась в нём пролитая кровь кремлёвцев, а в белоснежной скатерти «синее сиянье их неподкупных глаз». Он резко повернулся и, ни слова более не говоря, покинул банкет…
Но всё это случилось позже, когда враг был сломлен и повержен могучей волей Верховного, помноженной на мужество, отвагу и стойкость великого русского народа, которому он посвятил тост в начале того памятного банкета.
А пока истекал ноябрь сорок первого, и чаша весов ещё не склонилась в пользу победы над рвавшимся к Москве врагом…
Москва – надежда и спасение
Сталин ежедневно получал самые точные данные о положении дел на фронтах не только под Москвой, но и на всём советско-германском фронте от Баренцева до Чёрного моря.
Но исход всей великой битвы с нашествием варваров Запада решался именно под Москвой. Очередной доклад генерала Ермолина состоялся 29 ноября 1941 года. Ермолин говорил, и его карандаш в тот день уже не только скользнул по обозначениям подмосковных населённых пунктов, но вторгся в линии, квадратики и прямоугольники московских улиц. Сталин узнал парк Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева. Условное обозначение говорило, что в парке – район сосредоточения только что прибывшей в Москву танковой бригады.
Генерал Ермолин, проследив за взглядом Сталина, пояснил:
– Враг рвётся к Химкам. Взрывать Химкинский мост не хотелось бы, хотя он, конечно, заминирован. Из этого парка бригаду можно быстро перебросить в зависимости от обстановки либо на Дмитровское, либо на Ленинградское шоссе.
Сталин сказал то, что говорил не раз и не уставал повторять, помня, что это слова Кутузова, великого победителя Наполеона:
– Полководец, который не израсходовал свой резерв, не побеждён. – И задал вопрос: – Скажите, Павел Андреевич, когда, по-вашему, гитлеровцы израсходуют свои последние резервы?
– Думаю, что этот час близок.
– До того часа наши резервы должны оберегаться со всею тщательностью. Но вы правы: некоторые из них надо приблизить к переднему краю, особенно там, где враг оказался у стен столицы.
Сталин редко задавал вопросы. Он держал в памяти здесь, под Москвой, всё, до мельчайших подробностей. Без его ведома никто не имел права взять из резерва даже батальон, роту или взвод. Ни один из командующих армиями не знал о том, что есть в резерве Ставки. О том не ведали даже командующие фронтами. Это скрывалось тщательно. О том знал очень узкий круг лиц, в числе которых и Ермолин.