Сталин в битве за Москву
Шрифт:
И потому Рокоссовский решился на такой шаг, который мог принести ему крупные неприятности, если бы он не был понят Верховным главнокомандованием – он в нарушение дисциплины, не боясь ответственности, поскольку понимал необходимость этого шага, обратился через голову резкого, жестокого и скорого на наказание не согласных с его точкой зрения комфронта Жукова, к начальнику Генерального штаба. И Шапошников, оценив обстановку, понял правоту Рокоссовского. Понял правоту его и Верховный главнокомандующий Сталин.
Но её не захотел понять генерал
А события развивались стремительно.
Начальник Генерального штаба немедленно отправил ответ Рокоссовскому, кратко сообщив, что предложение командующего и штаба армии считает правильным и что он как начальник Генштаба его санкционирует.
Рокоссовский с облегчением вздохнул и сказал начальнику штаба армии:
– Я хорошо знаю Бориса Михайловича ещё по службе в мирное время, а потому уверен, что этот ответ безусловно согласован с Верховным главнокомандующим. Во всяком случае, он ему известен. Приступайте к работе.
В своих военных мемуарах генерал-лейтенант Рокоссовский рассказал:
«Мы немедленно подготовили распоряжение войскам об отводе ночью главных сил на рубеж Истринского водохранилища. На прежних позициях оставлялись усиленные отряды, которые должны были отходить только под давлением противника.
Распоряжение было разослано в части… Настроение у нас поднялось. Теперь, думали мы, на Истринском рубеже немцы сломают себе зубы. Их основная сила – танки – упрутся в непреодолимую преграду, а моторизованные соединения не смогут использовать свою подвижность.
Радость, однако, была недолгой. Не успели ещё все наши войска получить распоряжение об отходе, как последовала короткая, но грозная телеграмма от Жукова. Приведу её дословно:
“Войсками фронта командую я! Приказ об отводе войск за Истринское водохранилище отменяю, приказываю обороняться на занимаемом рубеже и ни шагу назад не отступать. Генерал армии Жуков”.
Что поделаешь – приказ есть приказ, и мы, как солдаты, подчинились».
Армия осталась в ловушке, которая могла привести, в случае прорыва врага, всё ещё имевшего подавляющее численное превосходство, особенно в танках и артиллерийских стволах, к окружению соединений, стоявших насмерть западнее водной преграды и не имевших возможностей для манёвра, а следом к катастрофе…
Ни Шапошникова, ни Сталина Жуков о своём приказе отменить разрешение Генштаба на вывод войск Рокоссовского из ловушки и отвод их на выгодный рубеж не известил.
На одном из самых ответственных и одновременно самых опасных и для них самих, и для всей армии, а следовательно и для Москвы, направлений
Что же оставалось делать Рокоссовскому? Только одно – по-прежнему, «не боясь ответственности», добиваться использования «в нужный момент всех сил и средств для достижения победы», стараясь избежать катастрофы. А она, по всем выводам, которые могли бы вытекать из реальной оценки обстановки, была почти неизбежной.
Кремлёвцы сражаются…
Поздно вечером командир батальона, оборонявшегося на левом фланге сводного полка Московского Краснознамённого пехотного училища, срочно собрал командиров рот в штабе, расположенном в добротно оборудованной землянке.
Первым прибыл высокий подтянутый лейтенант, даже здесь, в невероятно тяжёлой фронтовой обстановке, выглядевший молодцевато, по-кремлёвски. Откинув полог, он доложил о прибытии и расстегнул полушубок. Сверкнули на гимнастёрке орден Красной Звезды и медаль «20 лет РККА». Орден получил уже на фронте, а вот медаль – тоже награда почётная: и в предвоенную, и в военную пору, и даже в первые послевоенные годы носили её с гордостью командиры всех степеней, ведь она говорила о том, что обладатель её в армии далеко не новичок. К тому же в ту пору медалей было не так много, да и награждались ими в начальный период войны не часто.
– Командир роты лейтенант Порошин, – не дожидаясь доклада прибывшего, сказал комбат незнакомому майору, сидевшему за сложенными один на другой ящиками из-под патронов, служившими чем-то вроде стола. Перед майором была развёрнута рабочая карта с нанесённой тактической обстановкой, полуосвещённая самодельным светильником, мерцавшим на поставленном рядом ящике.
Майор сказал:
– Садись, лейтенант, поближе к карте.
– Садись, садись, – кивнул комбат. – Сейчас прикинем, как помочь соседям.
Когда собрались все ротные, командир батальона капитан Серёгин представил майора с усталым, обветренным лицом, сидевшего в углу землянки у небольшой печурки с потрескивающими головешками. Отогревался после неблизкого пути по морозу.
– К нам прибыл заместитель начштаба стрелкового полка, нашего соседа слева, – объявил комбат. – Прибыл за помощью.
Ротные с интересом посмотрели на майора, ожидая, что он скажет.
Майор встал и оказался невысоким, плотно сбитым немолодым уже человеком, лет на вид сорока пяти. Что ж, штабные командиры, особенно из дивизии, прибывшей из Средней Азии, могли быть и таковыми – есть должности, на которых подолгу засиживаются те, кто прирос к штабной работе, полюбил её. Являясь отличными штабистами, они не всегда могут стать столь же хорошими командирами. Вот и служат там, где определила судьба.