Сталин. Большая книга о нем
Шрифт:
И там было также ограничение – «никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить».
И также Тимошенко по телефону давал Болдину (заместителю командующего ЗапОВО) указания со ссылкой на Сталина о запрете на ведение артиллерийского огня. Так, может, Ионов и воспользовался этими указаниями и стал заворачивать бомбардировщики? Но особенно интересно, как Ионов посылает бомбардировщики бомбить немецкую станцию Тильзит.
Не по прямой, а через польские Сувалки.
Сувалки – это тот аэродром, к которому на разведку летал Долгушин 21 июня и где он насчитал под 200 самолетов, в том числе и истребителей! Т. е. Ионов (или уже командир
Но самое интересное, что в «Директиве № 1» по ПрибОВО кузнецовы выкинули положение об авиации вообще.
А теперь обратите внимание на такое обвинение замначальника контрразведки РККА: «Перебазировка на другие аэродромы проходила неорганизованно, каждый командир дивизии действовал самостоятельно, без указаний ВВС Округа, посадку совершали, кому где вздумается, в результате чего на некоторых аэродромах скапливалось по 150 машин».
Точно такая же «неорганизованность» и «самостоятельность» в перебазировании утром 22 июня творилась и в том же ЗапОВО, когда полки перегоняли кому как вздумается. Перемешивая и раздрабливая полки и внося дезорганизованность в управление ими.
А все потому, что запасных подготовленных площадок просто не хватало или вообще не было в округах.
Но вернемся к запрету на противодействие немецкой авиации. Этот запрет – открывать огонь по самолетам – был в ЗапОВО и в зенитных частях. Согласно рапорту начальника контрразведки (3-го отдела) 10-й армии полкового комиссара Лося от 13 июля, «в 3 часа 58 минут над Белостоком появились первые самолеты противника, и вслед за этим начали бомбить белостокский аэродром, батальон связи армии, узел связи, железную дорогу и ряд других объектов.
Одновременно бомбардировке подверглись почти все города и местечки, где располагались штабы соединений 10-й армии.
4-я бригада ПВО, прикрывающая Белосток, примерно до 8 часов утра бездействовала и ни одного выстрела по противнику не произвела.
При расследовании выяснилось, что 4-я бригада ПВО имела специальное приказание от помощника командующего ЗапОВО по ПВО до особого распоряжения по самолетам противника не стрелять, и это приказание было отменено уже командующим 10-й армией». (РГВА, оп. 39, Д 99, л. 331. Начальный период войны в документах военной контрразведки (22 июня – 9 июля 1941 г.). М. Мельтюхов.)
Было это «перестраховкой» или «вредительством» командующего ПВО ЗапОВО в данном случае – надо разбираться. И разбираться с ПВО надо основательно.
В своей книге «Июнь 1941. Разгром Западного фронта» Д. Егоров показал следующее:
«Но вот что самое страшное: при первых налетах машины люфтваффе преспокойно “работали” с малых высот, не совершая противозенитных маневров. Они заходили на цели, как на учебных полигонах, совершенно не боясь противодействия. Зенитная артиллерия Западной зоны ПВО молчала, не поддаваясь на “провокационные действия».
Генерал-лейтенант артиллерии И.С. Стрельбицкий (в 1941 г. – полковник, командир 8-й противотанковой бригады) вспоминал, что утром 22 июня его разбудил рев авиационных двигателей: бомбили станцию и аэродром…
И.С. Стрельбицкий позвонил в штаб 229-го ОЗАД РГК. Командир дивизиона ответил, что сам ничего не понимает, что в присланном ему накануне пакете
«У вокзала вижу два разгромленных пассажирских поезда, слышу стоны, крики о помощи. Возле разбитых вагонов – убитые, раненые. Пробежал, истошно крича, мальчонка в окровавленной рубашке. Придя на огневые точки зенитчиков с револьвером в руке, противотанкист вновь приказал открыть огонь, и тогда командир дивизиона подчинился. В небе над Лидой вспухли клубки дыма от разрывов бризантных снарядов, почти сразу же на землю рухнули четыре вражеские машины. Трое взятых в плен летчиков, не сговариваясь, подтвердили, что им было заранее известно о том запрете на открытие огня по немецким самолетам, что разослало в части ПВО советское командование».
Егоров ошибочно предположил, что запрет зенитчикам на открытие огня был именно в ночь на 22 июня, некой отдельной директивой НКО, пошедшей в округа, видимо, параллельно «Директиве № 1»:
«Существование специального запрета на открытие зенитного артогня вполне возможно. А.И. Микоян вспоминал о последних часах накануне войны: “Поскольку все мы были крайне встревожены и требовали принять неотложные меры, Сталин согласился “на всякий случай” дать директиву в войска о приведении их в боевую готовность. Но при этом было дано указание, что, когда немецкие самолеты будут пролетать над нашей территорией, по ним не стрелять, чтобы не спровоцировать нападение”. Поскольку войска ПВО де-факто входили в состав военных округов, но де-юре подчинялись Главному Управлению ПВО страны, логично предположить, что для них могла быть издана отдельная директива, в которой и содержалось требование не открывать огонь по германским самолетам.
Адмирал Н.Г. Кузнецов вспоминал, что на столе у Г.К. Жукова лежало несколько уже заполненных бланков. Возможно, там была и директива для войск противовоздушной обороны. Раз уж настали времена, когда появилась возможность ознакомиться даже с “той самой” Директивой № 1, следует ожидать, что будет обнаружена и она. Немцы могли узнать об этом документе из разных источников. Утечка информации могла быть следствием работы агентуры в управлении одной из зон ПВО (Северной, Северо-Западной, Западной, Киевской или Южной), либо о запрете стало известно при ее работе непосредственно в войсках.
Аналогично повели себя при первом воздушном ударе зенитчики 518-го зенитно-артиллерийского полка в Барановичах. Как вспоминал Н.Е. Анистратенко, в ночь на 22-е он был наблюдающим за воздухом на своей батарее. Увидев приближающиеся самолеты противника, он поднял тревогу, за что был командиром дивизиона капитаном Сафиулиным снят с поста и посажен под арест как паникер.
Когда после налета в дивизионе не осталось ни одного целого тягача, комдив уехал в штаб полка. Анистратенко был “амнистирован” и стал свидетелем перепалки между взводным из 1-й батареи и политруком – последний упирал на “провокацию”, первый был уверен в том, что действительно началась война. Лишь после того, как с аэродрома пришел обгоревший человек, заявивший, что все самолеты побиты [и] по радио выступил Молотов (это было уже после полудня), и показавший в развернутом виде свой партийный билет, артиллерия открыла огонь. Вскоре в километре от огневых [позиций] сел на вынужденную [посадку] первый подбитый бомбардировщик».