Сталин. По ту сторону добра и зла
Шрифт:
Вторил ему и Бухарин, тот самый «Бухарчик», который, по заверению Ленина, был мягче воска. «Принуждение во всех формах, — заявлял главный теоретик партии, — начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человеческого материала из человеческого материала капиталистической эпохи».
Пройдет всего несколько лет, и все эти люди будут возмущаться человеконенавистническими теориями Гитлера. Но вот чем все эти подонки были лучше Розенберга и Геббельса, понять невозможно. И если «людоед» Бухарин казался мягче воска, то вряд ли можно даже догадаться о том, кого Ленин мог бы назвать железным. Да, все содрогались от сталинской
Был ли подвержен этой общей болезни Сталин? Да, конечно, был! А чего еще можно было ожидать от человека, который каждый день общался с Лениным, Троцким и тем же Бухариным и становился палочкой-выручалочкой на самых трудных участках войны другой философии. Потому и стал состоявшийся в марте 1920 года IX съезд партии самым настоящим бенефисом Троцкого. На нем была принята почти слово в слово повторившая тезисы Троцкого резолюция «Об очередных задачах хозяйственного строительства» и одобрен курс на милитаризацию труда и внедрение принудительного труда.
Начал Троцкий с транспорта, отвратительная работа которого стала одной из причин поражения в польской кампании. По его инициативе в начале сентября 1920 года был создан Центральный комитет объединенного профессионального союза работников железнодорожного и водного транспорта (Цектран). И именно он должен был восстановить работу транспорта, «применяя... чрезвычайные меры, железную дисциплину, милитаризацию труда, единоначалие». А заодно и доказать правоту великого экономиста.
Через месяц Троцкий объявил о достигнутых успехах и потребовал перенести «цектрановский» опыт на все отрасли народного хозяйства. Для чего призвал соединить хозяйственные органы и профсоюзы по отраслям промышленности, «перетряхнуть» профсоюзы и поставить во главе их людей, которые умели «закручивать гайки». Ну а заодно и внедрить палочную дисциплину не только на работе, но и в быту.
По словам самого Троцкого, этот тюремный режим был рассчитан на многие-многие годы. Ну и само собой понятно, что дисциплинарные наказания должны были «отвечать трагизму нашего хозяйственного положения». То есть все те же расстрелы, тюрьмы и лагеря...
Однако все оказалось намного сложнее. Крестьяне были доведены до отчаяния, сказывалась всеобщая страшная усталость от войн, и в этих трагических условиях ни громкие и красивые лозунги, ни уговоры и наказания уже не действовали. Выбивание из крестьян хлеба стало напоминать военные операции, и далеко не случайно нарком продовольствия А.Д. Цюрупа докладывал в ЦК: «Везде деморализация, дезорганизация и прямое истребление нашего аппарата... Только на украинском продовольственном фронте погибло 1700 заготовителей».
В ряде мест начались восстания, апогеем которых явилась крестьянская война на Тамбовщине в 1920 году под предводительством Антонова. На крестьян были брошены стрелковые бригады, кавбригада Котовского, и в конце концов Тухачевский применил газы.
Не лучше обстояли дела и в Сибири, где, по словам все того же Цюрупы, был потерян «всякий темп работы». «Из-за резкого уменьшения производства хлеба, — говорил он, — все, что мы должны были получить для нужд и для удовлетворения потребностей пролетарских центров и голодающих районов России, все должно было быть взято из обычной нормы потребления крестьян... Отсюда проистекает такой вывод, что никто без сопротивления, активного или пассивного, не даст вырвать у себя кусок изо рта».
Да, большевики жестоко расправлялись с восставшими и
Как помогали властители новой России умиравшим от истощения людям? Да никак! И в тех самых записках Ленина, которые буквально пестрят словами «расстрелять» и «уничтожить», нет ни единого слова об оказании помощи несчастным. Более того, голод был только на руку большевикам, поскольку крестьянам было теперь не до восстаний! А когда им собрался оказать помощь
Общественный комитет помощи голодающим в России, его с удивительной поспешностью разгромили.
Конечно, хлеб много значил для крестьян, и все же истинные причины их сопротивления новой власти лежали гораздо глубже. И понять их — значит, понять многое из того, что будет происходить в стране уже при Сталине. Название этому явлению — русский бунт. Тот самый «бессмысленный и беспощадный», о котором писал еще Пушкин.
«Злоба, грустная злоба кипит в груди... Черная злоба, святая злоба...» — именно так выразил Александр Блок в своем знаменитом стихотворении «Скифы» веками копившееся в России недовольство глупыми правителями и полуголодным существованием.
И, наверное, никогда так легко не дышалось в России, как после Февраля 1917 года, когда разом обвалилась насквозь прогнившая государственная машина и народ зажил своими собственными законами и ощущениями.
Другое дело, что эта самая легкость выразилась вполне по-российски, и народ наслаждался свободой по-своему. И то, что происходило и еще долго будет происходить в России, как в капле воды, отразилось уже при штурме Зимнего. Ведь как тогда казалось, на штурм последнего оплота «кровопийц-министров» идут самые сознательные и идейные товарищи. Но, увы, не были эти «товарищи» ни идейными, ни сознательными. А скорее наоборот. Что и выразилось в насилии над попадавшимися по пути женщинами, грабежах, воровстве и, конечно же, повальном пьянстве.
И далеко не случайно одной из основных задач созданной большевиками в декабре 1917 года ВЧК была борьба с «пьяными бунтами» освобожденного революцией народа. Стоило только взять Зимний и выставить караул, как он тут же допился до беспамятства. Впрочем, известный порядок все же сохранялся, и в винные подвалы дворца допускались только солдаты. Им было предоставлено полное право напиваться до бесчувствия, а вот выносить вино они не могли. Впрочем, выход нашли быстро, и те из солдат, кто еще был способен держаться на ногах, умудрялись-таки выносить вино на улицу и продавать его измученным винной жаждой штатским.
На следующий день мудрые большевики-командиры поручили караул кавалерийской части, и уже через несколько часов, по меткому выражению одного из очевидцев, лыка не вязали даже лошади. И после того, как Временный революционный комитет провел расследование, выяснилось, что Павловский полк посчитал вино своей собственностью и то и дело присылал за ним своих каптенармусов1. Но стоило только караулу возмутиться, как на помощь полковым эмиссарам прибыл вооруженный с ног до зубов батальон. Караул капитулировал и с горя принялся пьянствовать сам.