Сталин
Шрифт:
– Товарищ Сталин! Что вы как овец считаете: первое, второе, третье… Ваши аргументы не умнее этих овец…
– Если учесть, – быстро парировал генсек, – что вы одна из этих овец…
Что сейчас скажет Каменев?
А Каменев каялся неприлично, униженно, вымаливающе:
«– Та эпоха, в которую мы живем, в которую происходит этот съезд, есть новая эпоха… она войдет в историю – это несомненно – как эпоха Сталина, так же как предшествующая эпоха вошла в историю под именем эпохи Ленина, и что на каждом из нас, особенно на нас, лежит обязанность всеми мерами, всеми силами, всей энергией противодействовать малейшему колебанию этого авторитета… Я хочу сказать
Сталин, полузакрыв глаза, слушал торопливую речь Каменева. Даже он еще не знал, что почти через три года сделает Каменева с Зиновьевым и многими другими не «политическими трупами», а физическими, натуральными. Но что это последнее (на таком форуме) выступление Каменева, Сталин знал точно. Хватит либеральничать!
Сталин с нескрываемым интересом слушал все эти панегирики, чувствуя себя триумфатором. Ведь он знал, что Каменев в разговоре с Троцким называл его «свирепым дикарем», а Зиновьев в своем кругу именовал «кровавым осетином»; Бухарин не раз уязвлял Сталина за незнание иностранных языков; Радек в первом издании книги «Портреты и памфлеты» не нашел для него, будущего генсека, и нескольких слов; Преображенский, считавшийся крупным теоретиком, в одной из речей в 1922 году назвал генсека «неучем»…
Месть? Нет, это мелко, думал триумфатор. Пусть вся партия убедится, что во всех спорных вопросах, во всех дискуссиях, на всех переломных этапах правым оказывался только он, Сталин. И это говорит не он, а они, его бывшие оппоненты. Пусть все знают впредь, что он обладает не только политической волей, организаторскими способностями, что признается в партии уже давно, но и особой мудростью, прозорливостью, способностью к предвосхищению и твердой рукой … Съезд победителей? Может, съезд победителя?! Если бы Сталин хорошо знал отечественную историю, то мог бы вспомнить весьма красноречивый факт. После разгрома Наполеона сенат решил преподнести Александру I титул «Благословенный» в знак особых заслуг в спасении Отечества. Однако Александр вежливо, но твердо отказался.
А Сталин все ждал и ждал новых эпитетов, сравнений, фимиама. Никто, правда, не додумался сказать: идет «съезд победителя». Фантазия людей все же не всегда на высоте… Но многое на этом съезде прозвучало впервые. Хрущев и Жданов, например, первыми назвали его, Сталина, «гениальным вождем», Зиновьев причислил его к лику классиков научного социализма, Киров определил генсека как «величайшего стратега освобождения трудящихся нашей страны и всего мира»; Ворошилов сказал, что Сталин, будучи «учеником и другом» Ленина, являлся и его «оруженосцем». Уж это-то нелепость: друг и оруженосец!
Возможно, Сталин думал, что диктатура пролетариата должна иметь персональное олицетворение? Для демократии не нужны лица, облеченные особой властью, чтобы ее выражать. А диктатура класса… Все говорит о том, что Сталин считал нормальным для руководителя первого в мире социалистического государства обладать неограниченными правами. А ими, как известно, обладают лишь диктаторы. Сталин, слушая выступления делегатов, мысленно пробежал свой причудливый путь от экспроприатора до вождя крупнейшей пролетарской партии. То, что когда-то ему представлялось утопией, обрело черты реальности; что считалось вероятным, кажется теперь определенным; желаемое стало действительностью. Сталин
Устав от шквала эпитетов – «мудрый», «гениальный», «великий», «прозорливый», «железный», Сталин с особым вниманием слушал делегатов от армии. После безудержного славословия, которого он ждал уже от каждого оратора, Сталина неприятно поразила скупая на похвалы речь Тухачевского. Он опять взялся за свое: излагает свои «прожекты» технической реконструкции армии. Сказано же было ему, что слишком много фантазирует; нет, опять за свое… Сталину вспомнилось большое письмо Тухачевского, направленное ему в начале 30-х годов. В нем Тухачевский выражал свое недовольство отношением Сталина и Ворошилова к его предложениям о технической модернизации армии. Командующий Ленинградским военным округом писал:
«На расширенном заседании РВС СССР т. Ворошилов огласил Ваше письмо по вопросу моей записки о реконструкции РККА. Доклад Штаба РККА, при котором Вам моя записка была направлена, мне совершенно не был известен… В настоящее время, познакомившись с вышеупомянутым докладом, я вполне понимаю Ваше возмущение фантастичностью «моих» расчетов. Однако должен заявить, что моего в докладе Штаба РККА нет абсолютно ничего. Мои предложения представлены даже не в карикатурном виде, а в прямом смысле в форме «записок сумасшедшего»…»
Сталин уже тогда понял из письма, что Тухачевский, у которого были натянутые отношения с Ворошиловым, полемизирует не с наркомом, а с ним, генсеком. Его неприятно поразила независимость суждений этого военачальника, который, похоже, смотрит много дальше застывшего на уровне опыта гражданской войны наркома. Когда выступал Ворошилов, то Сталин знал, о чем скажет человек, ставший легендой, декорацией героического былого, ибо нарком накануне съезда приносил показать свою речь генсеку.
Ворошилов в своей речи ухитрился найти новый эпитет: « стальной Сталин». И конечно, Ворошилов не обошелся без восклицаний: «Имея такого испытанного, мудрого и величайшего вождя, каким является наш Сталин», нас не устрашит «никакое свиное или еще более скверное рыло, где бы оно ни появилось…». Сталина покоробил вульгаризм наркома: «мудрый», «великий вождь» и рядом какие-то «рыла»…
Сталин не упустил, к своему удовлетворению, и высказываний Долорес Ибаррури, Белевского, Бела Куна, Вильгельма Кнорина, других руководителей международного коммунистического движения о том, что он теперь не только вождь большевиков, но и «вождь всемирного пролетариата». Задумавшись, поймал себя на мысли: если бы все это ему приснилось два десятка лет назад, в Курейке, под вой пурги, что бы мог он подумать? Сошел с ума? «Вождь всемирного пролетариата»… Поистине судьбы людей непредсказуемы.
Как все хрупко, эфемерно в нашем быстро меняющемся мире, Сталин вдруг почувствовал в последний день работы съезда. Все казалось простой формальностью: избрать членов ЦК и новых органов (вместо ЦКК) – комиссий партийного и советского контроля. Персональный состав руководящих органов на Политбюро был, конечно, «обговорен» заранее, и все, казалось, триумфальное чествование «вождя» спокойно шло к завершению. Счетная комиссия, избранная съездом, заканчивала свою работу. Но вдруг произошло неожиданное. В комнату к Сталину зашли возбужденные и встревоженные Каганович и председатель счетной комиссии Затонский. Но вначале несколько слов об источнике этой информации.