Сталинград
Шрифт:
Долгими зимними вечерами солдаты говорили о доме, о том, какая прекрасная жизнь была до войны. Все бойцы 376-й пехотной дивизии плакали горючими слезами, вспоминая свою жизнь в Ангулеме до отправки на Восточный фронт: маленькие уютные бистро, дешевое вино и очаровательные французские девушки. Другие улетали мыслями еще дальше, в то триумфальное лето 1940 года, когда они победителями возвратились домой.
Частенько в землянках звучали сентиментальные мелодии, исполняемые на губных гармошках.
После столь драматического поворота судьбы солдаты цеплялись за слухи
Окруженные немцы полагали, что солдаты Красной Армии обеспечены всем необходимым, в частности хорошей едой и теплой одеждой. Это было далеко не так. «Подвоз продовольствия на передовую осуществляется несвоевременно, – говорится в одном из советских донесений. – Имеются многочисленные случаи обморожения. Солдаты надолго выбывают из строя и отправляются в госпиталь».
Лучше всех были экипированы и накормлены советские снайперы. Им почти ни в чем не отказывали. Облаченные в белые маскхалаты, они в заснеженной степи действовали парами. Один с оптической подзорной трубой, другой с дальнобойной винтовкой. Ночью снайперы выползали на нейтральную полосу и, затаившись в снежных норах, высматривали солдат противника. Жизнь стрелков подвергалась большому риску, поскольку спрятаться в степи было негде, а в случае обнаружения бежать некуда. И все же «снайперский почин» привлекал гораздо больше добровольцев, чем требовалось или чем можно было подготовить.
На первый взгляд может показаться странным, что в эти победные для Красной Армии дни количество дезертиров и перебежчиков с советской стороны отнюдь не уменьшилось. Данному парадоксу есть объяснение. Дело в том, что солдаты просто не знали истинного положения вещей и не доверяли своим командирам, считая торжественные отчеты очередной пропагандистской уловкой. От пленных немцев офицеры НКВД узнавали, что перебежчики были совершенно сбиты с толку. Они не верили в то, что 6-я армия окружена, а убедившись в этом, готовы были бежать обратно.
Жуков справедливо заметил, что окружение армии Паулюса «явилось для наших войск лучшим уроком победы». Василий Гроссман тоже это отметил, написав: «Никогда еще боевой дух советских солдат не был так высок!» Любопытно, что ни то, ни другое заявления не соответствовали общей линии советской пропаганды и агитации. Верховные власти утверждали, что «боевой дух армии зависит от социально Справедливого и прогрессивного устройства общества, которое она защищает».
Красноармейцы теперь в открытую насмехались над поверженным противником. По ночам группы солдат отправлялись на нейтральную полосу и ставили там чучело, разукрашенное под Гитлера. На кукле висел плакат, предлагающий немцам пострелять в своего фюрера. Под чучело закладывалась пара гранат на случай, если немцы попытаются убрать издевательскую куклу. Службы НКВД действовали более организовано. На передовой устанавливались громкоговорители, день и ночь игравшие танго. Чекисты почему-то полагали, что подобная музыка разлагающе действует на врага. Иногда музыка прерывалась записанным на пластинку обращением, в котором обрисовывалась вся безвыходность положения германской армии. Текст заканчивался призывом сложить оружие. Поначалу от подобного рода уловок было мало толку, но по мере того как надежды немцев на спасение уменьшались, они
Как только стало ясно, что немцы экономят патроны и попусту не стреляют, Красная Армии начала повсеместно проводить разведку боем, провоцируя противника на ответные действия. Самая тяжелая работа выпала на долю дивизионных разведрот, выступавших в роли первопроходцев. «Мы кочевали, будто цыгане, сегодня здесь, завтра – там», – вспоминал позже один офицер, которому посчастливилось уцелеть. Разведгруппы по пять-шесть человек проникали внутрь «котла» и, затаясь где-нибудь у дороги, наблюдали за передвижением войск и грузов. Возвращаясь к своим, разведчики считали святым долгом прихватить еще и «языка».
На юго-западной оконечности «котла» разведывательные рейды носили систематический и интенсивный характер. Советское командование было уверено, что немцы непременно попытаются вырваться из окружения, а потому принимало все меры предосторожности, чтобы не быть застигнутым врасплох. Плоская, заснеженная, простреливаемая вдоль и поперек степь таила для разведчиков смертельную опасность. Не обходилось и без сюрпризов. В начале декабря разведгруппа, поддерживаемая штурмовым отрядом, со всей предосторожностью пересекла нейтральную полосу и... обнаружила окопы противника пустыми. Оказалось, что немцы отступили назад, на прежние позиции, где имелись теплые блиндажи. Обрадованные разведчики принялись тут же делить трофеи, среди которых оказался даже длиннополый тулуп. Командир группы, заглянув в выстуженную землянку, был удивлен еще больше – на столе рядом с телефонным аппаратом в вазе стояла белая роза. Как она сюда попала, остается только гадать. Подобрав все, что могло пригодиться, разведчики приняли опрометчивое решение двигаться дальше. Подобравшись чуть не вплотную к новым позициям немцев, они натолкнулись на шквальный огонь. Пришлось быстро ретироваться, позабыв про трофеи. Командир разведчиков получил тяжелое ранение, несколько человек были убиты.
Случалось, что русские и немецкие разведчики сталкивались, пересекая нейтральную полосу. В таких ситуациях они предпочитали делать вид, будто не замечают друг друга. И те и другие имели определенную задачу и четкий приказ избегать стычек с противником. Если же группы по какой-либо причине не могли мирно разминуться, следовала короткая схватка с применением ножей и штыков. «Когда я в первый раз убил немца ножом, он снился мне потом три недели подряд», – делился своими воспоминаниями командир взвода морской пехоты. Однако самую серьезную угрозу для разведгрупп представляло, как ни странно, возвращение к своим. Если разведчикам случалось немного сбиться с курса и вернуться не туда, откуда они отправились в рейд, их запросто могли подстрелить.
В советских войсках недостаток зимнего обмундирования был восполнен сразу же после успешного завершения операции «Уран». Почти все солдаты получили рукавицы из кроличьего меха, стеганые фуфайки, овчинные тулупы и шапки-ушанки. Приток новобранцев восполнил численность личного состава дивизий до штатного уровня. Над новичками, попавшими в уже закаленный в боях взвод, старики добродушно посмеивались, и все же считалось, что это лучше, чем попасть во вновь сформированное подразделение. Новичков на первых порах опекали, и шансов выжить было у них гораздо больше. Когда же новобранец привыкал к мысли о том, что его жизнь находится в постоянной опасности, и начинал жить одним днем, напряжение исчезало и страх уходил.
Молодых бойцов, еще не вкусивших «прелестей» окопной жизни, смущал не столько грубый солдатский юмор, сколько та свобода, с какой фронтовики говорили на политические темы. Многие прошедшие через горнило сражений солдаты позволяли себе такие выражения, заслышав которые новички невольно втягивали голову в плечи и оглядывались по сторонам. Обычно разговоры вертелись вокруг одной темы: жизнь после войны станет совсем другой, тяжелое положение колхозников изменится к лучшему, а привилегии номенклатуры будут ограничены.