Сталинщина как духовный феномен
Шрифт:
А поскольку всеобщее блаженство представляет собой также и один из основных идеалов европейской культуры нового времени, то для поверхностного восприятия (распространенного в свое время и в коммунистической партии) создается впечатление (очень выгодное для коммунистической пропаганды, но по существу совершенно ложное), будто выработанные европейской культурой понятия об идеалах и ценностях продолжают не только жить и при советском строе, но, более того, одушевлять советскую власть.
На самом деле сталинская переоценка ценностей означает коренной пересмотр всех без исключения понятий об идеалах и выражается как эмоциональный или псевдоэмоциональный обертон в целом ряде слов и выражений.
Мы остановимся подробнее только на четырех: на «преданности», «преступлении», «бдительности» и «активности».
Преданность.
Полноценный советский гражданин, преданный строительству коммунизма, должен поэтому отказаться от речевой свободы, должен чувствовать, думать и говорить по готовым, хорошо разработанным для него партией трафаретам. Его речь не имеет права быть индивидуальной. Она должна действовать шаблонами. Индивидуальные обороты речи, неупотребление навязываемых властью речевых штампов обнаруживает не что иное, как индивидуальное, собственное, а следовательно, несоветское мышление говорящего. Самостоятельность мышления может быть только либо причиной, либо следствием недостатка преданности.
На примере словечка зачитать мы уже видели, как советизировалось понятие, выражавшееся прежде словами прочитать и огласить. Тот же просоветский обертон имеют слова: проработать, оформить, организовать, заострить, кадры, массы, драться или бороться за что-либо, лицом к чему-либо, нагрузка, низы, охват — охватить, отрыв, подход, разгромить, увязать — увязка — неувязка, учет — учитывать, недооценивать, благодушие и т. д.
Все эти слова и словечки ложатся в основу речевых шаблонов и фразеологических оборотов, столь характерных для советского языка, особенно для языка активистов и партработников. В последние годы советизируются с особенной охотой интимные и почему-либо дорогие народному сердцу слова, как-то: родной — родимый, дружно, отеческий, самоотверженно, горячо — горячий, с любовью, восторженно, взволнованно и даже архаические: ратные подвиги, доблесть, воин, алтарь отечества, возлюбленная отчизна.
Самая ценность верности или преданности, выражаемая частым употреблением советских словечек и шаблонов, понимается сталинизмом, как ценность добровольного отказа от свободы, как ценность безусловного повиновения. Слово «повиновение» изгнано из большевистского языка и подменено словами «верность» и «преданность». Непривлекательная для человеческой воли необходимость повиноваться маскируется, таким образом, псевдосвободной «преданностью». Приказу в СССР не «повинуются». Приказ «выполняют» (не «исполняют», а именно «выполняют», так же как «выполняют» план или задание, которые тем самым в своем значении сближаются с приказом). Повиновение воле Сталина называется в результате «преданностью делу Ленина-Сталина», а повиновение воле партии — «верностью генеральной линии партии».
Замечательно, что самый смысл понятий верности и преданности, как правило, не известны уже активисту сталинской формации. На вопрос: «Что такое преданность?» он даст сбивчивые определения, обычно более близкие к понятию повиновения, чем к первоначальному значению этого слова, приводя примеры из партийного жаргона, навязывающего ему это сбивчивое понимание.
За словом «преданность», в употреблении его советским человеком, стоят, таким образом, три понятия: 1) первоначальное, смутно ощущаемое им, но эмоционально привлекательное, 2) фиктивное, формально сохраняющее всю привлекательность первоначального и означающее добровольное и радостное приятие авторитета партии и советского государства и стремление не жалея себя выполнять их волю как свою собственную и, наконец, 3) действительное, означающее безусловное повиновение любым распоряжениям власти, независимо от своего собственного к ним отношения, нередко связанное с преодолением внутреннего отвращения к ним.
Преступление. Понятие «преступления» за время сталинщины расширилось до крайнего предела. Всякое вольное или невольное действие, принесшее вред
Всякая, даже невольная мысль, несогласная со сталинизмом, хотя бы только в фикционалистическом его аспекте, есть уже недостаток преданности, есть уже «пережиток капитализма в сознании», неизбежно ведущий к тому или иному уклону, загибу, сползанию, скатыванию, вылазке, выпаду, нарушению универсальной статьи 58 УК РСФСР. Слова искушение, соблазн, грех, ересь, в значительной мере порок, изгнаны из словаря, они абсорбированы универсальным преступлением.
Понятие преступления в условиях сталинской диктатуры теряет свою выработанную веками правовую очерченность и приобретает черты чуть ли не первобытного синкретизма. Это проистекает, конечно, из вполне земного характера коммунистической псевдорелигии, нуждающейся именно в таком недифференцированном понятии. Но это выгодно и для государственной практики, преодолевающей благодаря этому неудобный формализм уголовного кодекса. Факт очень раннего отказа от выдвинутого в эпоху революции термина правонарушение не случаен и со своей стороны подтверждает эту мысль. Первоначально марксистская идея о том, что для советской власти нет преступников, а есть только правонарушители, диалектически перешла в свою противоположность: как для религии во грехе лежит наш несовершенный земной мир, так в преступлении лежащим оказался мир, подвластный и не подвластный господству Сталина.
Добросовестных заблуждений и неизбежных ошибок, проистекающих из объективных условий, не бывает в мире сталинских фикций. Этот мир допускает только хождение «на поводу у врага», ведущее к «злостным извращениям» и «преступным ошибкам».
Понятие «преступления» в советском словоупотреблении гораздо шире, даже очень широких формулировок советского права. Это одно из широчайших родовых понятий, объединяющее все возрастающее число видов, доброй половины которых вообще не существует вне СССР. Контрреволюция, вредительство, невыход на работу, очковтирательство, бракодельство, разбазаривание — вот виды преступлений, нашедшие прямое отражение в советском праве. Дальше следуют: аварийность, антисоветский анекдот, благодушие, блат, болтология или трепологи, бытовое разложение, бюрократизм, волокита, враждебная вылазка или выпад, гнилая контреволюционная теорийка, гнилой либерализм, левацкий загиб и правый уклон, завышение-занижение заданий, иждивенческие настроения, интеллигентщина, искривление, обычно злостное, кампанейщина, комчванство, кустарщина, лакировка действительности, массобоязнь, низкопоклонство перед растленной буржуазной культурой, обезличка, отрыв от масс или от производства, отставание, перегиб, перерождение, перестраховка, подкулачничество, чуждый подход, пораженчество, предельчество, примиренчество, приспособленчество, просачивание, прожектерство, разгильдяйство, расхлябанность, самонадеянность, самоуспокоенностъ, семейственностъ, скатывание или сползание (например, в болото оппортунизма), слепота или глухота специалистов и партработников, схематизм (например, социологический), формализм, голое развлеченчество и увеселенчество, упрощенчество, уравниловка, халатность, халтура, хвостизм, смычка с чуждыми или вредными элементами, безродный космополитизм и т. д. и т. д. Все эти пережитки капитализма не рассматриваются, кончено, как прямые правонарушения (главным образом, потому, что в них бывает крайне затруднительно усмотреть конкретный состав преетуления), но как источники совершенно неизбежных правонарушений. Все они квалифицируются как преступные, нередко пришиваются, т. е. приписываются людям совершенно фиктивно и преследуются весьма разнообразными способами.
Не говоря о том, что уже советское право предусматривает возможность привлечения к уголовной ответственности лиц, совершивших преступления, непредусмотренные законом и вообще не видит различия между преступлениями уголовными и политическими, сталинизм развил сложную систему преследования, производимого под маской «честной и прямодушной советской общественности». Сюда относятся всякого рода общественные, комсомольские и партийные суды, всякого рода собрания с критикой и самокритикой, чистки и прочие меры партийного и общественного воздействия.