Сталинская гвардия. Наследники Вождя
Шрифт:
– Вижу, вы не воспринимаете Шеварднадзе, – сказал я, – что ж, давайте подумаем, кто лучше.
И вдруг слышу: «Нет-нет, это ведь, как я понимаю, ваше выношенное предложение».
Даже этот пристрастный рассказ показывает, что только партийная дисциплина помешала дипломатичному Громыко напрямую осудить кандидатуру Шеварднадзе. Он дал понять Горбачеву, что возглавлять МИД должен опытный дипломат. Горбачев, как всегда, предпочел проигнорировать совет профессионала. Начиналось время дилетантов, время самоупоенных болтунов. Они так безобидны с виду, эти златоусты. Но после них остаются безобидные руины…
Громыко получил формально высочайший пост Председателя Верховного Совета СССР. Разумеется, остался в составе Политбюро. Горбачев пишет: «Крупный политик и дипломат, умудренный опытом человек, – словом, личность незаурядная. Он стремился к контактам со мной, подчеркивая
Правда, Громыко рассчитывал сохранить за собой монопольное влияние на сферу внешней политики. Но уже скоро убедился, что это для меня неприемлемо. Как он реагировал? Спокойно. Умения адаптироваться к ситуации ему было не занимать, в этом состоял его талант, секрет непотопляемости». Здесь Михаил Сергеевич слукавил. Громыко не был спокоен, когда политика перестройщиков стала авантюристической. Он быстро разгадал тайну перестройки – катастройки, как назовет ее Александр Зиновьев. 27 октября 1986 года, когда только-только обозначалась антисталинская пропагандистская кампания, Громыко взял слово на заседании Политбюро:
«Нужно действовать прежде всего силой убеждения и разъяснения. Но все же нельзя проходить мимо того, что у нас не перевелись люди, которые хотят, чтобы мы вернулись к переоценке прошлого, снова поставили бы под вопрос Сталина, индустриализацию, коллективизацию. Это просто недопустимо…
Я согласен, что, видимо, жестковато поступили в свое время с Ахматовой, Цветаевой, Мандельштамом. Но нельзя же, как это делается теперь, превращать их в иконы. Ленин вообще умел работать с интеллигенцией, и нам надо у него учиться. Можно напомнить, как, например, мудро Ленин учил Горького, доказывая ему, что мы не можем быть добренькими. И мы, конечно, не можем быть добренькими. Тут сомневаться нечего…
Видимо, члены Политбюро недавно читали разосланный нам документ, в котором т. Никонов предлагает реабилитировать русских буржуазных экономистов А.В. Чаянова, Н.Д. Кондратьева, А.Н. Челинцева и Н.П. Макарова. Разве можно это делать? Это были махровые защитники кулачества, против которых выступал Ленин. Хотя они утверждали, что их идеи использовались при разработке нашего кооперативного плана. Мне самому, когда я преподавал политэкономию, приходилось разоблачать этих горе-теоретиков, выступавших главным образом под флагом защиты кулачества и свободного хуторского хозяйства. А теперь нам предлагают, видите ли, реабилитировать этих буржуазных лжеученых. Естественно, на это идти нельзя. И вообще в решении таких вопросов мы должны быть предельно осторожны и сдержанны. Надо уметь правильно оценивать прошлое».
Здесь Громыко несколько сбивчиво прошелся по болевым точкам перестройки, по точкам слома советской идеологии. Интеллигенции был навязан комплекс вины за поруганных поэтов, который быстро перешел в желание мстить бесчеловечному режиму. Всех остальных привлекали кулацкие ценности. От самых модернистских (джинсы, битлы, греческая смоковница) до самых исконных-посконных (землица, золотишко).
Надо ли говорить, что к словам Громыко Горбачев не прислушался. Он свысока смотрел на «ретрограда» и «догматика», защищавшего авторитарное прошлое. Прошло полтора года. Разоблачения сталинизма и брежневского застоя оставляли от советской идеологии выжженную землю. Было ясно, что продолжение курса на гласность и перестройку – это путь к пропасти. Появление супротивников перестройки было неминуемо. 13 марта 1988 года, когда Горбачев пребывал в Югославии, советские охранители организовали публикацию статьи Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами» в «Советской России». Да, это был манифест антиперестроечных сил, первый опубликованный манифест честных охранителей, не желавших мириться с уничтожением державы. В отсутствие Горбачева на заседании Политбюро председательствовал Лигачев – и он предложил коллегам обсудить статью ленинградской большевички. Сам Лигачев не скрывал, что солидарен с идеями Андреевой. Члены Политбюро высказывались с жаром – и все поддерживали Андрееву. Воротников, Чебриков, Соломенцев. Дельная, правильная, своевременная статья! Слово взял и Громыко. Осторожный, избегавший конфликтов с руководством Громыко четко высказался в поддержку статьи Нины Андреевой. Он тоже не мог поступиться принципами… Они долго терпели художества Горбачева и вот, наконец, решились на противодействие. Громыко видел, что большинство обитателей Ореховой комнаты одобряют публикацию Андреевой – значит, это не оппозиция, это воля большинства, а Брежнев перед ней всегда пасовал. Они не намеревались снимать с должности Горбачева, как Молотова сотоварищи в июне 1957-го. Но Громыко рассчитывал,
Воротников выдал общую эмоцию – удивление, разочарование, крах надежд, – воскликнув:
– Ну и ну!
Горбачев презрительно на него посмотрел: «Что – ну и ну? Я вижу дело куда-то не туда заходит. Расколом пахнет. Что «ну и ну»? Статья против перестройки, против февральского Пленума. Я никогда не возражал, если кто-то высказывает свои взгляды. Какие угодно – в печати, письма, статьи. Но до меня дошло, что эту статью сделали директивой. Ее в парторганизациях уже обсуждают как установочную. Запретили печатать возражения этой статье… Это уже другое дело.
А на февральском Пленуме я не «свой» доклад делал. Мы его все обсуждали и утвердили. Это доклад Политбюро, и его Пленум утвердил. А теперь, оказывается, другую линию дают… Я не держусь за свое кресло. Но пока я здесь, пока я в этом кресле, я буду отстаивать идеи перестройки… Нет! Так не пойдет». С тех пор он то и дело попрекал Воротникова этим «ну и ну». Ни Лигачев, ни Громыко, ни Воротников не могли представить, что Горбачев уже готов переместить центр власти из Политбюро в новый парламент и президентские структуры. Политбюро было для него «вчерашним днем». Лигачев предупреждал: это путь к безвластию, к анархии. Сломав систему партийного управления, мы потеряем контроль над индустрией, над финансами, над снабжением. Так и произошло – уже в девяностом году. Но Горбачев ошибок не признавал.
Андрей Андреевич Громыко похоронен на Новодевичьем кладбище. Он был на пенсии, но оставался членом ЦК. Семья отвергла предложение похоронить Андрея Андреевича у Кремлевской стены. Единственный из нибелунгов брежневского Политбюро, он лежит на Новодевичьем. Глава государства не удостоил своим присутствием похороны великого политика, еще недавно считавшегося главой Советского государства.
Анатолий Андреевич Громыко, сын Андрея Андреевича, часто выступает в прессе с воспоминаниями об отце. Главный урок, который можно извлечь из этих воспоминаний, – Громыко не любил дипломатию улыбок, рукопожатий, ни к чему не обязывающих встреч на высшем уровне, от которых остается только броская телевизионная картинка. Громыко стоял за результативную дипломатию, главный закон которой – каждый компромисс, каждое движение переговорщиков должно быть закреплено соглашениями, должно стать документом международного права. Все остальное – шоу-бизнес.
Международный статус современной России в значительной степени завоеван дипломатией Громыко. Скоро пройдет четверть века после отставки Громыко – а мы все еще транжирим его политический капитал. Ни сам Громыко, ни мы не намерены преувеличивать роль личности министра иностранных дел. За понятием «дипломатия Громыко» стоит кропотливая работа сотен мидовцев, а еще – ядерная мощь Советского Союза, партийная дисциплина, великая тень Сталина… Но и личность министра заслуживает доброй памяти. В истории останется невозмутимость Громыко, его умение микроскопическими шажками неотвратимо продвигаться к намеченной цели – как медленный гидравлический пресс. Его способность сквозь узкую щелочку видеть путь из политического тупика. Плетью обуха не перешибешь, но капля камень точит.
Дмитрий Федорович Устинов
Военно-промышленный маршал
Он – первый в своей профессии, величайший организатор оборонной промышленности в истории России.
Историю вершат спорные фигуры. Но даже у самых отчаянных антисоветчиков руки коротки вычеркнуть Дмитрия Федоровича Устинова из истории российской военной промышленности. Здесь спору нет. Споры вызывает политическая деятельность Устинова, лоббистская активность «отъявленного милитариста». Поэтому историческое осмысление личности Устинова не лишено конфликтности.