Сталинские соколы. Возмездие с небес
Шрифт:
– Не дрейф – подбодрил я брата. – вот увидишь, это правильный выбор. Я торжествовал – это тебе месть, Имре за то, что ты втянул меня во всю эту авантюру, есть справедливость!
Через несколько дней мы узнали, что Венгрия начала войну с Югославией, и что большинство курсантов нашей учебной роты отправлены в действующие войска. У меня появился железный аргумент в пользу летной академии, окончательно успокоивший Имре.
– Видишь, сейчас мы бы маршировали под пулями где-нибудь в Бачке между Тиссой и Дунаем. Там уж точно нюхнули пороха, а так мы на целых два года обеспечены хорошим провиантом и размеренной жизнью, словно богатые студенты или господа офицеры!
– Пока мы будем отсиживаться в академии, словно тыловые крысы, война
Учеба в летной академии выгодно отличалась от учебной роты. Подъем был на час позже, затем гимнастика и завтрак с кофе. После завтрака мы шли на теоретические занятия, которые продолжались до обеда, после – обед, на котором обязательно давали куриное мясо, яйца, масло и какие либо фрукты и овощи, после было два часа свободного времени, некоторые курсанты использовали его по прямому назначению – заваливались спать. Потом до ужина опять теория в классах. Каждые выходные – увольнительные, в которые наша компания прогуливалась в районе городского собора, посещали местные кабачки и бордели или болели за местную футбольную команду.
– Это рай, а не служба – приговаривал оптимист Лайош, брат также был доволен. Имре, страдающего акрофобией, беспокоил только один вопрос. когда прыжок с парашютом, и когда начнутся полеты, но пока шел теоретический курс, можно было не думать о роковом будущем. Так устроена людская натура, пускай впереди нас ждет нечто неотвратимое страшное и болезненное, но пока мы здесь и сейчас в относительном комфорте, мы не задумываемся о неприятном будущем, иначе человечество давно бы сошло с ума.
Тем временем Венгрия вступила в войну против большевиков, и это еще раз подтвердило правильность нашего выбора. Говорили, что русские разбомбили казармы и дома в Кашши, и хотя некоторые из наших считали это проделкой румын, королевская армия нашла повод перейти границу Советской России. Но пока «старшие» товарищи, хорошо гульнув на выпускном банкете, отправлялись на фронт, нам предстояло почти два года обучения и можно было не беспокоиться ни о чем.
Теория продолжалась, нас, наконец-то, допустили к осмотру самолетов и даже разрешали их мыть, а в дальнейшем – разбирать и собирать двигатели и конструкцию планера, непременно натирая все детали до блеска ветошью. Венгерские королевские военно-воздушные силы имели полтысячи машин, из них около двухсот самолетов-истребителей итальянского производства. Нам предстояло осваивать «Чирри» – одноместный биплан, стоявший на вооружении, также для первоначального обучения поступило несколько «Фалько» – двухместных учебных версий более совершенного итальянского истребителя-биплана, недавно принятого на вооружение. В академии также было несколько аэропланов, доставшихся от Австро-Венгерского наследия, и вызывавших во мне ностальгию по молодости, как правило, они использовались для одиночных парашютных прыжков. Нам сказали, что в Кечкемете мы выпрыгивать с самолета не будем, а лишь ограничимся прыжками с вышки, что невиданно подняло боевой дух Имре. Затем нам устроили показательный прыжок. Собрав всех курсантов на летном поле, один из инструкторов парашютной подготовки поднялся на двухместном аэроплане, затем вывалился из кабины и прыгнул.
– Святая Агнес! – воскликнул Имре. Парашютист летел кубарем, неудачно покинув аэроплан, и ему потребовалось время, чтобы остановить вращение и раскрыть спасательный парашют у самой земли. Инструктор приземлился недалеко от стоящих с открытыми ртами курсантов, он должен был показывать пример, и пытался держать себя в руках, но при приземлении он подвернул ногу и первое, самое приличное, что мы услышали от него, это было.
– Дерьмо, чтобы я еще согласился на подобные выступления!
Вечером инструктор напился в стельку.
На следующий день нам предстояло отрабатывать технику прыжка на земле. Для этого нас всех погнали на трехметровую лестницу с верхней платформой как для прыжков
– А что, если я поломаю ногу и вместо настоящих прыжков и будущих полетов попаду в госпиталь?
– Это плохая идея, – молвил я. – Если травма будет не страшной, после выздоровления тебя спишут из академии и отправят на русский фронт, а если перелом окажется серьезным, как ты потом сможешь зарабатывать себе на жизнь, тебе ни чего не останется, как сидеть на паперти базилики Святого Иштвана, среди таких же калек, лупцующих друг друга клюками, за милостыню.
– От судьбы не уйдешь, но не стоит это делать против воли всевышнего. Мой отец, служивший в первую войну, рассказывал историю про одного капрала артиллериста. Дело было на берегу Гнилой Липы, он командовал расчетом орудия, и был крайне суеверный. Перед боем он жаловался сослуживцем, что по всем приметам быть ему сегодня убитым, а приятели только подшучивали над капралом. Потом началась артиллерийская дуэль, и снарядом накрыло их пушку, весь расчет разметало, заряжающему, тому, что подтрунивал больше всех, оторвало голову, а у капрала ни царапины. Капрал, лишившийся пушки и всех товарищей отошел в окопы. Русские пошли в наступление, наши в контратаку, ну и капрала за собой увлекли. Налетели казаки с фланга и всю роту порубали, один казак хотел проткнуть капрала пикой, но лошадь под ним была убита и русский упал вместе с лошадью. Капрал спрятался под убитую скотину и так отлежался до конца боя. Затем его нашли русские, и долго удивлялись, как он единственный выжил, а он все рассказывал, что за один бой потерял всех товарищей. На следующий день его отбили и вроде бы даже представили к награде за мужество.
– И что случилось с ним дальше – робко поинтересовался Имре.
– Он перестал верить в приметы, отказался от суеверий, и его, все-таки, убили – равнодушно закончил Лайош, глядя в побледневшее лицо брата.
Теория закончилась, и после сдачи зачетов по аэродинамике, штурманской подготовке, конструкции самолета, азбуке Морзе и прочим, обязательным в авиации дисциплинам мы должны были приступить к летной практике. Признаться, я получал удовольствие от изучаемых дисциплин, и сдавал все на высший бал. Моя нынешняя жизнь кардинально отличалась от прошедших десяти лет после срочной воинской службы. Я как будто помолодел лет на десять.
Наступил сорок второй год. Получив звания старших сержантов, в феврале слушатели академии были переведены на построенный пару лет назад аэродром Сольнок, находящийся в пятидесяти километрах от Кечкемета, где с весной и улучшением погоды началась наша летная практика.
– Должно быть летом на набережной Тисы красиво – заметил Лайош.
– Возможно – поддержал я разговор. – но сейчас, в конце зимы, когда холодно и сыро, рекомендую местную достопримечательность. термальные бани – вот уж где можно с пользой для организма проводить свободное время.
Именно термальные бани, напомнившие родной город, стали нашим прибежищем с конца февраля до поздней весны, остальное время мы изучали район полетов и занимались обустройством аэродрома.
5 мая – этот день я запомню навсегда, именно 5 мая в прекрасный солнечный день я начал свою летную подготовку на учебном «Чирри» и не в качестве наблюдателя, а летчиком. Во время моей предыдущей службы авиаторы еще не пользовались таким уважением, пилоты больше считались воздушными шоферами, задачей которого было возить наблюдателя, сейчас все сильно изменилось. Германская военная доктрина, которой следовала и Венгрия, отводила авиации первостепенную роль в молниеносных теперешних войнах. От контроля воздуха и поддержки наземных войск зависели победы в нынешних битвах, теперь летчики пользовались большим уважением в обществе.